Следом за Боткином, погнавшимся за стрекозой, они шли рощицей, тревожа папоротник и низко свисавшие ползучие стебли. Стало сумрачно. Будто шагаем в преисподнюю, подумал Пфефферкорн. Обогнули мшистый валун и вышли на опушку, испятнанную одуванчиками и дикой морковью. Колотя хвостом, пес поджидал их возле приземистого деревянного сарая.
— Вуаля, — сказала Карлотта.
Пфефферкорн оглядел строение:
— Смахивает на хлев.
— Он и был.
— Ничего себе.
— Прежний хозяин был этакий фермер-аристократ. Разводил элитных коз.
Пфефферкорн фыркнул.
— Не смейся, — сказала Карлотта. — Хорошие особи шли по пятьдесят тысяч и больше.
— За
— Тут бедняки не селятся. Помнишь такую фиговину на колпачке авторучки? Ну, чтоб зацеплять? Это он изобрел.
— Мой будущий зять обалдеет.
— Биллу здесь нравилось. Он называл это своим убежищем. «От чего?» — спрашивала я. Он не говорил.
— Наверное, не в буквальном смысле, — сказал Пфефферкорн. — Ты ж его знаешь.
— Знаю, уж поверь. — Карлотта озорно улыбнулась. — Иногда кажется, будто я слышу запах. Козлятины.
Пфефферкорн потянул носом, но ничего не учуял.
— Ладно, — сказала она. — Давай посмотрим, где творилось волшебство.
Рабочий домик больше всего поразил своей скромностью. Лишь десятую часть сарая выгородили и довольно скудно меблировали под кабинет. Невероятно, что в столь убогой обстановке создавалось несметное богатство, которое Пфефферкорн только что видел. На колченогом столе покоились электрическая пишущая машинка, стакан с ручками и аккуратная стопка рукописи. Пфефферкорн поежился, увидев знакомую расстановку.
За тридцать с лишним лет картина рабочего места почти не изменилась. Кресло, которое определенно часто служило кроватью. Низенький стеллаж, уставленный творениями Билла. Над столом обрамленная фотография Карлотты — строгий портрет, сделанный лет пятнадцать назад. Под ним снимок Билла, послуживший основой для пригласительной открытки и изображения на панихиде. Оригинал был снят на яхтенной пристани. Билл в капитанской фуражке стоял на заваленном канатами пирсе и беспечно ухмылялся, за ним садилось солнце, подпалившее океанскую кромку.
Так и не отыскав хозяйских ног, опечаленный пес улегся под столом.
— А ведь я чуть не отправилась с ним, — сказала Карлотта.
Пфефферкорн посмотрел на нее.
— Ну, в тот день. В последнюю минуту передумала.
— Слава богу.
— Думаешь? Только пойми правильно. Я вовсе не рассчитываю, что мы оба оказались бы в раю и вальсировали на рыхлом облаке… Но… чувствую себя виноватой. — Она показала на рукопись: — Это новая книга.
Увесистая пачка, листов в пятьсот, а то и больше. Пфефферкорн смахнул пыль с титульной страницы.
