строгом ошейнике, на коротком поводке и периодически стегает плеткой. Что вы ухмыляетесь? Я серьезно говорю! Не удивлюсь, если она его поколачивает или гаркает: «К ноге!» Но раз в год, на день рождения, Василий Захарович перегрызает поводок и убегает на свободу. Возможно, у них такой уговор, не знаю. Одному в загул ударяться Василию Захаровичу неинтересно, сослуживцев завлечь – авторитет подрывать, он выбрал в компанию моего Колю. Во-первых, Коля не проболтается, во-вторых, благодаря большой массе тела не наклюкается до положения риз и до дома доставит, в-третьих, это уже стало привычкой, традицией. Я пыталась в приближении даты Колю не пускать на работу. Девочки, между нами, я ему однажды пургена в борщ насыпала, Коля четыре дня с унитаза не вставал. Бесполезно. Банкет был просто перенесен.
– Отравительница! – рассмеялись мы.
– Вам легко говорить! То есть не легко, сами знаете, каково ночь-заполночь от страха трястись. Но по графику! Каждый год! И ведь сначала я про этот график не помнила. Семнадцатое октября – не двадцать третье февраля и не восьмое марта. За год стиралось из памяти, про бабушкин день рождения забудешь в суматохе, уж про именины начальника тем более. Но потом, в преддверии, меня уже начинало колотить, и Колю я обрабатывала. И он клялся, что не задержится, а если задержится…
– То обязательно позвонит, – подсказала Элька.
– Вот именно! Ни разу не позвонил. Я подозреваю, что ему самому это все нравится. Они начинают чинно – в ресторане, а заканчивают на лавочках в скверике, а еще Василий Захарович любит на детских площадках, на качельках-карусельках догоняться водочкой и песни петь.
– Если ты точно знаешь, где и с кем Коля, – пожала плечами Настя, высказавшая общее мнение, – то почему нервничаешь?
– Потому что есть фашистка Клавдия Егоровна. В три часа ночи разные страшные мысли в голову лезут: где они, не ввязались ли в драку, потому что пьяному Василию Захаровичу песни петь или кулаками размахивать одинаково нравится. Не забрали ли их в вытрезвитель? У Коли перспективы перейти на хорошую должность в главный спорткомитет, а после вытрезвителя его и в дворники не возьмут. Не выдерживаю и звоню Клавдии Егоровне. И эта мымра отвечает: «Василий Захарович давно дома». А где мой Коля? Такая паника от страха нападает, что никакой пурген не нужен. Другой раз я ее попросила: «Не могли бы вы пригласить Василия Захаровича к телефону?» Отвечает: «Он давно отдыхает, и ваша просьба бестактна!» А она очень тактичная, гадина! То ли врет, имидж супруга поддерживает, то ли правду говорит. Я ведь не знаю! Сегодня какое число? Десятое октября, значит, через неделю. Я хочу их выследить. А давайте все вместе? – воодушевилась Ирина. – Представляете? Они в темном дворике на качелях вино хлещут, а тут пять женщин – как совесть женская упятеренная.
На наших лицах было написано: мы, конечно, за женскую солидарность, но все-таки играть поздно ночью в дамский патруль нелепо.
– Ладно, – махнула рукой Ирина, – сама справлюсь.
Она таки выследила мужа и Василия Захаровича. Лучше бы этого не делала. Во-первых, из-за длительного пребывания на холоде застудилась и заработала цистит. Во-вторых, никакого триумфа не вышло. Одно счастье, что мы не поддались на авантюру.
Выход Ирины на сцену состоялся, как и предполагал первичный сценарий. Детская площадка, качели, пьяные мужики, из кустов появляется Ирина.
– Ты? Откуда? – вскочил, переполошился Коля.
Василий Захарович был – в хлам.
– Баба? – икнул он. – Бабы отменяются. Дай ей десятку, и пусть убирается.
– Василий Захарович, это моя жена Ирина, вы ее не узнали.
– Жены тоже отменяются. Кровопийцы… кровопийки… Дай ей двадцатку… Споем мою любимую… Из-за острова на стрежень…
Не стану далее описывать это представление. Особенности русского мужского пьянства – тема следующей главы. Упомяну только Иринины слова, передающие ее ощущения: «Как будто меня дурной силой занесло в мужскую баню».
