Мерило истины

— Люди… — негромко выговорил Алексей Максимович. — Люди они… люди. Человеки. Всегда такими были и вовек такими останутся. Что тут поделаешь. Ничего не поделаешь…

Он замолчал, ожидая реакции собеседника.

— Практика — есть мерило истины, — все так же спокойно проговорил Олег. — Сначала надобно попытаться что-то изменить, а уж потом утверждать, возможно это или нет.

— И ты пытаешься?

— Да. Мне по-другому нельзя.

«Мне», — снова отметил майор.

— Дворянская честь не позволяет? — спросил он. И тут же спохватился, сообразив, что этот вопрос Олег может воспринять как издевку. Очень не хотелось Глазову терять крепко установившийся уже между ними доверительный тон. — Вы… Ты и вправду… так сказать, голубых кровей?

— Я — урожденный дворянин, — подтвердил Олег. Произнеся это, он непроизвольно выпрямился на стуле, выше поднял подбородок.

Алексей Максимович покрутил головой. Он вдруг испытал неловкость за Трегрея — слишком, по его мнению, высокопарно вышло у парня это признание.

— И… что же ты намерен делать дальше… Олег Гай Трегрей? — спросил майор.

— То же, что и ранее.

— То есть?

— Я ведь уже говорил вам, в чем заключается мой Долг, — напомнил Олег.

— Ах, да… Сделать государство, где тебе выпало жить, великой державой, граждане которой… и так далее…

— Сделать государство, где мне выпало жить, великой державой, граждане которой будут иметь полное право гордиться ею, — полностью повторил уже произнесенное раньше Трегрей.

Алексей Максимович посмотрел в лицо Олегу. В тот момент он не сомневался, что парень говорит совершенно серьезно. Но… как и любому нормальному человеку, ему все-таки было трудно осознавать, что кто-то может говорить эти заезженные в своем громоподобном пафосе слова действительно серьезно и действительно искренне.

— Звучит… многообещающе, — деликатно сформулировал майор Глазов. — И насчет долга я понял. Но я имел в виду другое: что ты собираешься предпринимать здесь и сейчас? Ты… действуешь по заранее обдуманному плану, явно согласованному с программой твоего долга. Ты ведь не зря спровоцировал Разоева на драку и отвоевал у него статус главного авторитета?

— Должен признать, да. Не зря.

— И чего ты этим добился?

— Чтобы меня воспринимали на серьезе, конечно.

— Серьезно, то бишь. Да… всякие паранормальные штуки на авторитет не сработали, слишком непонятно. А так, отвалтузить здоровенного бугая банальными кулаками — это вложило должный трепет в сердца. Допустим. И что теперь? Ты намереваешься… воспитать единомышленников? Среди рядовых и сержантов? А, может быть, и среди офицеров?

— Вперво надобно сделать то, чего почему-то не сделали родители и школа, — ответил Олег, — воспитать в ребятах уважение к себе. Чувство собственного достоинства. Честь. Тем самым приучить их требовать уважительного отношения к себе со стороны имеющих над ними власть. А потом…

Трегрей вдруг замолчал. Алексей Максимович закурил еще одну сигарету. «Свете обещал перезвонить», — мелькнула у него мысль. Он встал и подошел к окну. У КПП только что подъехавший старшина Нефедов выбирался из своего автомобиля. Глазов видел, как старшина открыл багажник, оглянулся по сторонам, вытащил пару пластиковых канистр — судя по той легкости, с которой он поместил канистры себе под мышки, тара была пустой — и заторопился в сторону ангара. «Опять топливо сливать», — подумал Глазов. Навстречу Нефедову, уткнувшись носом в какие-то бумажки, бодро трусил круглозадый майор Киврин. Алексей Максимович вдруг припомнил, как на последней офицерской пьянке, куда его почти силком затащил Самородов, изрядно подпивший замкомполка по воспитательной работе колотил пухлым