Но вот насчёт второго и третьего – тут есть прямые доказательства. Скажем, первый аэроплан, да ещё на дровяной тяге, соорудил, и даже подлетел подальше, чем Райты, капитан Можайский. А действующую подводную лодку показывал Петру Первому Реформатору крестьянин Ефим Никонов. Правда, поскольку его звали Ефим, дальше демонстраций дело не пошло. И пришлось ждать Александрова, Якоби и Джевецкого. Но факт есть факт – Россия сильна не только кулаками, но и умом. После того, как Генеральный Секретарь и его окружение решило с миром, то есть – Планетой, больше не воевать, а торговать. И к тому же, первые контакты с Дурново и его комиссией оказались взаимовыгодными и плодотворными, Владимир Николаевич сделал широкий жест – отправил Императорскую Делегацию назад в Питер на самолёте. Естественно, что не на «ТУ-134», поскольку бетонных полос в обозримом будущем не предвиделось, а на месте будущего аэропорта «Пулково» чухонин гонял своих овец. Доставлял в Санкт-Петербург высоких гостей потрёпаный «АН-24» Арктического отряда, выкрашенный в ярко-оранжевый цвет. Как известно – такая окраска не является причудой. Длительные опыты показали, что в случае крушения, не дай Бог, конечно, самолёт рыжего цвета найти на белом фоне куда как легче, чем серебристый, или ещё какой…
Предложение вернуться в родные пенаты на аэроплане Пётр Николаевич воспринял с откровенной опаской, поскольку буквально недавно потерпел аварию и покалечился в очередной раз известный авиатор, а ранее – столь же известный борец Иван Заикин. Но, как говорится, Дурново был не в том положении, чтобы отказываться, особенно после того, как его вывезли на полигон, где мурманские «МиГ» – 31 продемонстрировали свои возможности. Побывал и глава Чрезвычайного Посольства и в самом аэропорту «Мурмаши», где ему продемонстрировали и «ЯК-40», и пресловутый «ТУ», и даже «Ли-2», невесть как уцелевший в запасниках. Но максимально впечатлился Пётр Николаевич в «Североморске – 3», в целях конспирации и введения в заблуждение НАТОвскую разведку именуемого «Лесхозом». Огромные стратегические тяжёлые бомбардировщики ввели входящих в состав делегации адмирала и генерал в лёгкий ступор, вывести из которого удалось обеих военных не без труда…
Словом, провожающие усадили гостей в мягкие удобные кресла, тепло распрощались, довольные друг другом, поскольку практически по всем вопросам было достигнуто полнейшее взаимопонимание и удовлетворение. Затем приплюснутый тягач, вращая свои огромные, чуть ли не в человека толщиной колёса, вытащил самолёт на взлётную полосу. Вопреки правилам, заводить моторы стали только тогда, когда машина застыла в начале бетонки. С керосином на Кольском Полуострове было сложновато. Но… Чихнув, оба движка заревели с такой силой, что Пётр Николаевич перекрестился, и затянув покрепче ремень безопасности, начал читать молитву. Бонч-Бруевич вцепился побелевшими пальцами в подлокотник. Один Эссен спокойно выудил из сапога плоскую серебряную фляжку, отвинтил крышечку, и по салону поплыл знакомый до боли запах «Арктики». Перекрикивая рёв рассекающих воздух винтов, адмирал крикнул на ухо сидящему вместе с ним корабельному священнику с доставившего их на Мурман «Рюрика-II» отцу Дормидонту:
– Их «Арктика» куда как лучше нашего рому!
Сделал мощный глоток, занюхал обшлагом шитого золотом мундира, закрыл флягу, убрав её на прежнее место, и… захрапел, мгновенно уснув. Между тем пассажиры почувствовали толчок, затем адскую машинку затрясло, и она начала разгоняться, подрагивая на стыках плит. Ну а взлёт все восприняли сразу, поскольку ощутили, как их внутренности вдруг дружно попросились наружу. Сглотнув, Дурново всё же решился выглянуть в круглое окошко, именуемое на корабельный манер иллюминатором, и охнул – коричнево-серая земля стремительно проваливалась вниз, прорисовывались круглые и овальные зеркала множества озёр. Словно заворожённый, посол смотрел и смотрел, пока перед толстым стеклом не замелькали белые лоскуты пушистой ваты. Горим?! Но миловидная стюардесса в строгом синем мундире с бесстыдно обнажёнными коленками, уловив панику во взгляде и жестах, быстро приблизилась к нему и, нагнувшись, обдала ароматом парфюма «Красная Москва»:
– Что-то не так, господин посол?
– М-мы горим?! Откуда столько дыма?!! Проследив за его взглядом, девушка ослепительно улыбнулась:
– Ну что вы, господин посол, это – облака.
– О-о-облака?!
Отец Дормидонт отключился, услышав пояснение. Как выяснилось уже потом, он поразился, что не увидел ангелов Господних с лирами в руках, восседающих на белых пушистых подушках. Впрочем, и самого Господа тоже не было видно.
– Ох, прости, Господи!
Пётр Николаевич попытался отвернуться, но шея его не слушалась, упорно держа взгляд посла застывшим на стройных ногах под мини-юбкой. А если учесть, что в данный момент стюардесса хлопотала над лишившимся чувств священником, и сквозь тёмного цвета… Нет, это явно не чулки. Нечто другое, Прости Господи! Впрочем, в невинном подглядывании господин Дурново был не одинок, когда он всё же решился отвернуться, то был поражён – вся делегация, сидевшая позади него, застыла, выпучив глаза, устремлённые туда, где между тёмных чулок – штанов виднелось нечто миниатюрное, светлое…
Дальнейший полёт протекал без происшествий, и убаюканный ровным гулом моторов Пётр Николаевич заснул. Его разбудили уже перед самой столицей, и чрезвычайный посол застыл у иллюминатора, глядя на расстилающуюся перед ним панораму Российской Столицы. Чёткие квадратики домов, ленточка Невы, застывшие у дебаркадеров баржи, ему показалось, что он видит свой дом, но это, конечно, было обманом зрения. Самолёт слегка накренился, делая вираж, и пошёл на посадку. Впрочем, если бы господин Дурново знал, что сейчас происходило в кабине пилотов, ему бы не было так спокойно и уютно…
– МАТЬ, штурман! Куда садиться будем?!
– По расчётам – Пулково над нами!
– Какие, твою МАТЬ, расчёты?! Там БОЛОТА!
– Ё…Т….М…! ВИЖУ!!!
– Что?! М…П….!!!!
– Поле вижу! И ещё какое! Сядем, командир! Ей-ей! Сядем!..
… «Ан» застыл прямо посреди большого поля неподалёку от длинных бараков. Винты, крутанувшись напоследок ещё раз, застыли нелепыми крестами. На лице вышедшей из-за занавески ещё бледной стюардессы застыла вымученная улыбка, и она чисто автоматически произнесла:
– Граждане пассажиры, наш самолёт совершил посадку в аэропорту Пулково. Просьба не забывать свои вещи и проследовать к выходу после подачи трапа…
Тут до девушки дошло, что она сморозила, и густо покраснев, та извинилась:
– Прошу прощения, господа. Сейчас наши лётчики спустят посадочный трап, и вы сможете покинуть наш борт.
Делегаты переглянулись между собой. Между тем что-то щёлкнуло, повеяло тёплым летним ветерком, затем донёсся треск. Эссен нагнулся к иллюминатору и восторженно завопил:
– Нас встречают, господа! Мотор едет!
И верно – от ряда длинных строений к стоящему посреди поля самолёту по ярко-зелёной траве спешил автомобиль, следом за ним мчались несколько конных. Подъехав поближе, так что стали видны изумлённые лица, мотор затормозил, из него выскочило несколько человек в кожаных куртках авиаторов, один из них прокричал:
– Поручик Нестеров! С кем имею честь, господа? И что это у вас за невероятная машина?!
Бортмеханик, закончив утверждать лёгкую алюминиевую лестницу, выпрямился, смахнув пот с лица и устало ответил:
– Борт 0787 Мурманский Авиаотряд.
– Простите, господа… Мурманский авиаотряд?!
– Да делегатов мы ваших привезли. Три часа назад вылетели, а о том, где садиться, не подумали. Хорошо вот, ваш выгон подвернулся…
Пётр Николаевич Дурново вылез в предупредительно распахнутую флигель-адъютантом дверцу тряского «Рено» и внутренне поёжился – да… После Мурманских чудес ехать на ЭТОМ… Но его совесть чиста – он сделал всё, что мог. И, кажется – успешно! Во всяком случае, договорённости между ССР и Империей сулят последней невиданную славу и достоинство. Люди во главе Республики умнейшие, воспитанные и деликатные. И если воспользоваться их предложениями с умом – воссияет двухглавый орёл в
