своего друга господина Сикорского, ничего у него не вышло. Острые, словно бритва золингеновские маникюрные ножнички бессильно царапали матовое серое покрытие, которое даже не думало прогибаться. Лишь после двух попыток лётчик сообразил, что это не полотно и не перкаль, а металл. И птица невиданная сделана из такового целиком. А моторы? Громадины, величиной в целый «Ньюпор»! И ничего у них, как у «Гнома» не крутиться! Как объяснил ему любезный господин Иван Бровкин, исполняющий роль бортмеханика воздушного корабля, ротативный двигатель суть ТУПИКОВОЕ развитие пути. Поскольку по законам физики вращать цилиндры вместо того, чтобы крутить один вал, не в пример сложнее и тяжелее, чем целую кучу неуравновешенных цилиндров и всего остального, что для их работы полагается. Так что работают эти моторы совсем по другому. И выдают на гора… Тут бортмеханик нагнулся к самому уху поручика и прошептал цифру. У господина поручика и дыхание перехватило – такая МОЩНОСТЬ и при таком весе? Да как бы на кораблях его Величества паровые механизмы не в пример меньшие усилия развивают… Но, конечно, больше всего поручика поразила дама, именуемая непонятно – стюардесса. Про стюардов на британских кораблях поручик, конечно, слыхал. Но про дам –стюардов, да ещё авиаторш – ни разу в жизни. Будучи во Франции и Британии видал, конечно, Сару Латам, слыхал, что Америке некая Грейс Келли аэроплан освоила. Но то дамы были громадные, мужеподобные. А тут… Вышла тоненькая тростиночка, с голубеньком мундире, правда, не совсем пристойном, с точки зрения морали, но зато посмотреть было на что. Господин Нестеров и растаял вовсе. Взгляд с поволокой, манеры благородные, а главное – авиаторша, в небе, как и он летает! Хотел было даму пригласить в лучший питерский ресторан, побеседовать на небесные темы, но откуда ни возьмись, словно из под земли явился жандармский ротмистр, взглянул свирепо, и опустилось всё внутри у поручика. Тем более, что уже и мотор подкатил с вензелями Его Величества Гараж, а за рулём сам Адольф Кегресс восседает. Ничего не поделаешь. Уехали летуны. Походил вокруг невиданного аэроплана поручик, попинал с горя колёса огромные невиданные. Попытался было на стойки влезть – куда там? Внутри сплошная непонятица. Какие то трубки, коробки, гайки и болты. Лучше не лезть, рассудил здраво. Ан, не тут то было – ещё пыль за мотором царским осесть не успела, уже от бараков толпа валит. Поручик и не понял, что там. Уж не пожар ли? Если бы пожар… От господина Управляющего приказ – взять всем трамбовки обыкновенные и всё поле этими трамбовками уплотнить! Махина северная тяжести необыкновенной, и поле обычное для взлёта не годится. И вообще, Казна заводы господина Пороховщикова выкупить желает. В будущем здесь порт для приёма воздушных кораблей выстроят, а пока – и так пойдёт. Так что, господин поручик – приказ: ночь не спать, а чтобы к утру всё поле ПРОТЮКАЛИ!.. Плакал ресторан. Плакали дамы полусвета, напрасно ожидая лихого красавца поручика. Охрип бедолага, работяг понукая. Благо, начальник Гарнизона подмогу прислал – полк из Бадаевских казарм. Там ребята дюжие, брёвнышки взяли, и пошли цепью. Только слышно: Тюк-тюк. Тюк-тюк… А к рассвету и морячки пожаловали, лично Эссен привёл пятнадцать тысяч из Кронштадского отряда. Повеселел поручик – всё же, наверное, управятся к утру. И верно. Едва восемь часов на Петропавловке пробило, тарахтит мотор, летуны заморские едут. Нестеров расстарался. Даже лестницу деревянную соорудил, чтобы гостям сподручнее забираться внутрь было. Приставили её, пилоты дверцу овальную открыли, внутрь вошли. Девица попросила «трап убрать». Вначале не сообразили, а потом поняли, что она деревянное чудо на морской манер обозвала. Оттащили. И началось… Поначалу вроде как кто-то закричал дурным дурным голосом, потом чихнул громогласно, а тут и винты четырёхлопастные в человечий рост дрогнули, крутнулись. Из труб сбоку вначале белый дым вырвался, затем как загремело, заревело! Покатились по полю картузы, фуражки, бескозырки… Благо все, кто ночь провёл трамбовками орудуя, решили остаться, посмотреть на чудо невиданное. Адмирал сам явился, да и господин генерал, над гарнизоном начальствующий соизволили с супругою и чадами явиться. Струя воздушная от моторов до краёв поля достигала, и разговаривать от шума никак не можно стало. А птица железная вдруг крыльями зашевелила. Нет, конечно, не махать ими стала. Просто вдруг всякие из плоскостей щитки и прочие механизмы полезли, да раскачиваться начали вверх-вниз, потом успокоились. После на высоченном руле тоже задвигалось что-то. Затем вздохнул аэроплан, даже сквозь грохот было слышно, и вдруг так заревел, что предидущий шум райским гласом показался. И тронулась махина. От чего- то медленно, но тронулась и покатилась по прибитому грунту. Недоумевал Нестеров, не понимая, почему не хочет разгоняться аэроплан, не собирается взлетать что ли? Но тот достиг края поля, плавно развернулся, на мгновение шум стал меньше, затем моторы вновь взревели, шевельнулись механизмы крыльев в последний раз, качнулся аэроплан и помчался по полю, чуть раскачиваясь. Всё быстрее и быстрее. Наконец, на скорости совершенно невообразимой оторвался от поверхности, стал круто идти ввысь. Было видно, как начали складываться шасси, уходя в моторы, как убирались взлётные механизмы. Наконец стало ясно, что падать сие чудовище не собирается, и взлёт аэроплана прошёл успешно. И тогда в небо вновь взлетели фуражки, картузы, бескозырки, и даже несколько шляп господ корреспондентов, неведомыми путями оказавшихся здесь. А затем над толпой прогремело: УРА! УРА! УРА!.. * * *
Конский навоз на государевом «паркете».
«В России есть две беды – интеллигенты и дороги.»
Даже умственно неполноценным людям известно, что Россию сгубили интеллигенты, а Первую Мировую войну Германия проиграла из-за резины, точнее из-за дефицита таковой. И дело не в презервативах, а в автомобильной «обуви». Дефицит резины привел к тому, что автомобили стали выпускать с металлическими шинами. К концу Первой Мировой, колеса германских автомобилей приобрели весьма специфический вид. На диск колеса надевался стальной обод большого диаметра с пружинами, соединяющими обод и диск, и выполняющими роль амортизаторов. Но такой «эрзац» был жалким подобием нормального автомобильного колеса с резиновой шиной. Конечно, данная конструкция компенсировала некоторые неровности дороги, но далеко не все – большую часть неровностей она пропускала, и все узлы автомобиля испытывали сильную тряску и вибрацию, что в итоге приходило к ускоренному износу всех автомобильных механизмов, и снижало и мощность двигателя, и грузоподъемность и срок службы всего автомобиля в целом. В результате, германская армия потеряла мобильность в части снабжения и переброски резервов. Каждый раз ей не хватало «чуть-чуть» чтобы выиграть сражение. Как итог – проигрыш в войне.
Читатель спросит, а причем здесь российские интеллигенты? А при том, что если бы они занимались делом, а не пустопорожней болтовней и идиотскими советами на тему «Как нам благоустроить матушку- Расею», то могли бы хотя бы позаботиться о качестве дорог в столице Российской Империи, в которой кстати, они и проживали в большинстве своем, причем безвылазно. Но интеллигенцию волновали более серьезные вопросы – «судьбы Родины» и «мечты о светлом будущем». Что им производство какого-то вонючего асфальта? Как следствие – дороги Питера представляли собой весьма «красочное» и весьма «душевыворачивающее» явление. Большинство улиц столицы «Расеи, которую мы потеряли» мостилось «орудием пролетариата» – булыжником, укладывавшимся на песчаную подложку. Тем, кто передвигался по ним на подрессоренных экипажах или автомобилях, было еще как-то терпимо, но остальным…Конные подводы, составляющие основной транспортный парк России образца 1913 года, по своей сути – развитие обычной крестьянской телеги, которая обладала такими достоинствами, как колеса с железным или деревянным ободом, и полным отсутствием рессор. Сами же булыжные мостовые во времена развитого социализма в СССР, ВСЕГДА обозначались дорожным знаком «неровная дорога». Сложите все вместе, и получите, что езда на подводе по данной мостовой ничем по своим ощущениям не отличается от сидения верхом на работающем отбойном молотке. Помимо тряски, на мостовых, по причине отсутствия колесной «пневматики» или хотя бы примитивной резины, стоял жуткий грохот. Не сладко приходилось и лошадям, терявшим на таких мостовых не только подковы, но и свои лошадиные силы. Промежутки между булыжниками очень быстро забивались смесью дорожной пыли и навоза – амбре еще то.
Ну и наконец, низкая живучесть таких дорог – камни постоянно вылетали, раскалывались или крошились – все это требовало частого и постоянного ремонта, который выполнялся исключительно
