легко и непринужденно, но толку от него было мало. Никто особо не вникал в обстоятельства первопроходцев, у всех находились собственные дела, которые их занимали гораздо больше. Короче, зря психолог тихо завидовал Хоскинсу, ни до чего тот не докопался, да и докопаться, собственно, не мог. Его просто вели. Играючи. Опытного профессионала. Естественно! Где ему тягаться с людьми, шутя оперирующими даже латентными чужими способностями.
Свои же результаты Джерри оценивал теперь достаточно высоко. Мало того, что его подпустили, пусть только для того, чтобы рассмотреть получше, это совершенно неважно, ведь его еще и инициировали. Можно сказать, ему было чем гордиться. Его акции стояли выше, чем у всей инспекторской команды. А почему, собственно? Для ответа на такой вопрос требовалось время.
Слоун начал осторожно выстраивать структуру возможных причин.
Первое. Из двух оставшихся на Базе проверяющих он для сферников (психолог для удобства решил называть побывавших у Сферы именно так) более предпочтителен, потому что в состоянии понять и принять их движущие мотивы и цели. Хоскинс не в счет по причине сугубой прямолинейности: ему приказали искать доказательства вражеских умыслов, он их и ищет.
Второе. Вся вероятная деятельность сферников покрыта тайной, но не враждебна. Иначе, при их-то способностях, они бы, в первую очередь, обработали полковника Редфорда, как человека, имеющего непосредственное отношение к обороноспособности одной из самых мощных держав Земли. А они ограничились единственным контактом (Бородин о чем-то беседовал с Мартином) с инспекторской группой и более к этому не возвращались. Кроме, безусловно, прощупывания его, Джерри, в «Харчевне».
Третье. Его инициировали после отбытия основной группы, значит, в планы сферников не входили и не входят контакты с военными. Ведь он мог сгоряча побежать докладывать Редфорду. Мог? Мог. А сейчас у него есть время подумать.
Четвертое. Разбудив его латентный дар, сферники дали понять, что для них приоритетны скрытые резервы самого человека и его реакция на обнаружение у себя подобных вещей.
Пятое. Они никого не боятся, следовательно, абсолютно уверены в своих силах. Иначе, опять же, не стали бы его инициировать. Стоп, сказал себе Джерри, но ведь они, наверняка, не с каждым так поступают. Должны же существовать какие-то критерии отбора. Ну-ка, ну-ка… Чем, например, он отличается от Хоскинса? Тони – человек военный, подчиняется приказам, если надо убить… Так. А он, Слоун, может убить? Вряд ли. Более того, если придется выбирать на таких условиях между нынешней, престижной и высокооплачиваемой, работой и сотрудничеством с этими загадочными людьми, он сделает выбор не в пользу Комитета. Даже так? Вероятно, да. С ними гораздо интереснее, и есть множество путей для развития… Доктор Терехов, вы победили.
Джерри посмотрел на все еще сидящего изваянием Хоскинса, щелкнул пальцами и сказал:
– Проснись.
Тони зашевелился, глаза его приняли осмысленное выражение и живенько обежали пространство каюты. Затем он потянулся, буркнул: «Что-то я устал сегодня», встал и направился в санблок.
Слоун проводил его взглядом, вздохнул и подумал, что, пожалуй, начинается новый этап в его жизни: он становится чужим среди своих.
– Присаживайся, Дима, – голос Ли был ровен и безмятежен. – С чем пожаловал?
– Насколько я помню, – сказал Кобыш, – ты хотел со мной поговорить.
– Эк ты хватил! Это ж было неделю назад, – руководитель полетов насмешливо прищурился. – Не хитри, полковник, и не закрывайся. Во-первых, бесполезно, а во-вторых, без твоей доброй воли мне это ни к чему. У нас так не принято.
– Хорошо, – Кобыш посмотрел в глаза Ли и поразился, насколько они изменились со дня их последней встречи. Они стали бездонными и… Какими? Дмитрий сразу смекнул, что определить не может. Слово «мудрые» в данном случае не подходило, потому что могло выразить лишь слабое подобие того, что требовалось. Казалось, что погружаешься в бесконечность Мироздания со всеми его непредставимыми для обычного человека измерениями, связями и понятиями. Но страшно не было, наоборот, покой и умиротворенность воцарялись в душе, потому что в глубине этих глаз плавали крохотные теплые искорки. Ничего подобного он раньше не замечал. В голове вдруг возникли и неотвязно закружились слова старой песни. «Исполненный очей, исполненный очей… очей», – повторял про себя летчик.
– Другое дело, – лицо Ли словно взорвалось улыбкой, затрепетали и потеряли очертания уголки губ, гладкая и смуглая кожа пошла причудливыми волнами света, а глаза выплеснули целый водопад солнечных зайчиков. Все заботы и опасения Кобыша будто сразу растворились в этом фейерверке вселенской доброжелательности. Он почувствовал себя легко и как-то привольно. Как в детстве, когда только что удалось совершить нечто, по мальчишеским меркам, доблестное.
– Мне… – начал Дмитрий.
– Мы знаем, – прервал его Ли. – Ты ведь уже догадался, что мы знаем. Ты столкнулся на Земле с проявлениями агрессии, непонимания, замешанного на страхе, и недоверия. Каждый раз ты поступал так, как никогда не поступил бы раньше. Ты ведь сообразил, почему?
– Стараюсь, – с непривычной робостью ответил Кобыш. Ему на миг показалось, что он опять стал маленьким, и на суровые вопросы взрослых надо отвечать честно, ничего не утаивая. – Пацанов мне стало просто жаль, живут своей мелкой жизнью, ничего не понимая и ни к чему не стремясь, но это не их вина, им не повезло, не те родители и не та среда…
– И что ты с ними сделал? – заинтересованно спросил Ли. – Я не совсем улавливаю…
– Понятия не имею, – легко ответил Дмитрий. – Но теперь с ними все в порядке, и, я уверен, они больше не будут шалить в темных подворотнях.
– Продолжай.
– Прочитав сообщение в газете, я сперва ощутил горечь, а после разозлился. Никому не дано права походя распоряжаться чужими жизнями, – полковник мимолетом удивился, что точно знает, о чем именно его спрашивает Слава. – Как бы нас ни боялись, можно же сначала попробовать объясниться…
– Ты не знаешь всех кусочков мозаики, – мягко сказал Ли. – Тот, кто ошибочно считает себя поводырем, слишком привык полагаться на свое мнение и решать за остальных глупых людей, как им надо жить, забывая при этом, что такими их сделал он сам.
– Да, верно, – Кобыш кивнул. – Но мы уже не хотим так существовать. Мы уже прикоснулись к настоящей свободе.
– Вот это и пугает поводырей.
– Мы же не собираемся расшатывать устои общества. Нам только надо, чтобы нас не трогали.
– Откуда такая уверенность? – Ли покачал головой. – Вы просто еще не вполне сознаете, как надо обращаться с тем, что вам досталось. Впрочем, у вас все впереди. Продолжай.
– Ну, а когда я познакомился с Никитой, то решил сначала ничего не говорить. Мало ли какие компании приезжают на отдых. Согласился приютить, и – слава Богу. Большое спасибо. Но потом я подумал – чем больше мы общались, тем яснее мне становилось, что Никита как раз тот парень, которому можно верить, надежный, в общем – нельзя скрывать от него правду. Он должен был понять и поверить. Сожалею, но я ошибся. Хотя, с другой стороны, если бы мне еще две недели назад кто-нибудь наплел про Сферу, вытаскивающую из самых глубин человека его скрытые возможности, я бы тоже не поверил.
– Ты не ошибся.
– То есть? – Кобыш вскинулся.
– Никита
– Откуда… извини, Слава, – Дмитрий усмехнулся, – я еще не отвык от обычных человеческих представлений. Значит, все это время вы наблюдали…
– Ты не должен ни раздражаться, ни обижаться. Вы лишь в самом начале пути, и мы подстраховываем вас. Вы – наши ведомые, чтобы тебе было понятнее. И в какой-то мере мы несем ответственность за вас и ваши поступки.
– А… – летчик вдруг понял, что продолжать не надо, хотя Ли не шевельнулся и ни словом, ни жестом не дал повода для того, чтобы он замолчал. Он просто смотрел на него.
– Слушай себя.
