- Сударь, - обратился ко мне один из гусарских офицеров, задержавшихся рядом с нами, - вы ведь штабс-капитан Суворов, не так ли? - Я кивнул. - Вас очень не любят в нашем полку. Многие винят вас в гибели подполковника Ладожского. Именно поэтому корнет устроил эту дуэль.
- Понимаю, но вам нужно винить в этом священных цесарцев, - ответил я. - Правда, погиб Ладожский, можно сказать, ни за что. Мы прорывались к немцам, а они, в итоге, ударили нам же во фланг.
- Полковник несколько раз разговаривал с нами, офицерами полка, - сказал гусар, - но многих "горячий голов" даже он переубедить не смог. Спасибо вам, штабс-капитан, за то, что не стали калечить Рубцова. Он хороший человек и славный рубака, только вот излишне горяч.
- Идёмте, сударь, - сказал я ему. - А то пропустим какой-нибудь из обязательных танцев. Для нас это было бы просто фатально.
В общем, бал шёл своим чередом, хоть на нас и оглядывались, а после очередного танца ко мне подошёл Ахромеев и поинтересовался произошедшим.
- Ничего страшного, Ахромеев, - отмахнулся я. - Просто небольшой урок фехтования и рукопашного боя. Без последствий.
- А что это у гусарского корнета голова замотана? - спросил тот.
- Я его на брусчатку уронил, - ответил я, не солгав, по сути, ни словом, - не очень удачно. Расшиб лоб.
- Иным молодым людям, - с намёком сказал Ахромеев, - полезно иногда лоб расшибить, а иначе они могут такого наворотить.
Похоже, он так и не простил эскапады на постоялом дворе.
Обещанный всем газетам сюрприз генерал-лейтенант оставил на самый конец бала. Распорядитель, объявляя последний танец, специально предупредил, чтобы гости не расходились.
- Господа офицеры! - громовым голосом произнёс Барклай, когда отзвучали последние такты лихой мазурки и кавалеры проводили дам. - Стройся по полкам!
Мы собрались по полкам и выстроились в колонну по два. Впереди штаб-офицеры, за ними - командиры батальоном, следом - командиры рот и последними - прапорщики и подпоручики, не командовавшие своими подразделениями.
- По нашему не слишком триумфальному возвращению из Французского похода, - начал речь Барклай де Толли, - никто из вас, господа офицеры, не получил заслуженных наград и повышений. Это отнюдь не потому, что их не будет вовсе. Нет. Просто я не желал, чтобы оно состоялось при столь мрачных обстоятельствах. Теперь, когда мы вновь отправляемся на войну, я хочу, чтобы заслуженные награды нашли своих героев.
Это было довольно неожиданно. Подобного поступка я, лично, не ожидал от слывущего "исключительного правильным генералом" Барклая де Толли. Как, наверное, и многие офицеры в этом зале. За такими мыслями я дождался, пока генерал-лейтенант объявит:
- Штабс-капитан Суворов, командир гренадерской роты Полоцкого пехотного полка.
Так как получившие награды или новые звания офицеры отходили в сторону, я оказался первым в своей колонне и сделал несколько чётких шагов к генералу.
- Я сказал когда-то, что не могу повесить георгиевскую ленту на баскетсворд, - сказал мне Барклай де Толли, - но сегодня вы надели испанскую шпагу, вместо шотландского палаша. Тем лучше. Подайте мне её.
Я снял с пояса ножны со шпагой и протянул её генерал-лейтенанту. Тот взял её в левую руку, а в правую георгиевскую ленту с эмалевым крестиком. Быстрым движением обмотав ленту вокруг эфеса и завязав её узлом он вернул мне оружие, враз ставшее "золотым".
- За проявленную храбрость в битве при Труа, - объявил генерал-лейтенант, - и оборону сего города от превосходящих сил, штабс-капитан Суворов награждается золотым оружием.
- Служу Отечеству, - ответил я уставной фразой.
- Свободны, - сказал генерал и обратился к следующему офицеру.
Я отошёл, а моё место занял Кмит.
- За отвагу, проявленную в битве при Труа и обороне города, - произнёс Барклай де Толли, - повышаетесь в звании. Поздравляю вас поручиком, молодой человек.
- Служу Отчизне, - ответил тот и подошёл ко мне.
- Интересный факт, господин Суворов, - сказал мне знакомый гусарский полковник фон Гесберг. Он держал в руках несколько коробочек с орденами, вручёнными его гусарам посмертно. Теперь ему предстояла тяжкая процедура, писать письма родным и отсылать их вместе с орденами.
- Какой именно, господин полковник? - поинтересовался я, стараясь не смотреть на коробочки.
- Когда ваш предок сражался с Массеной в Северной Италии британцы были нашими союзниками, - ответил полковник, - а вы идёте воевать с британцами плечом к плечу с Массеной.
- Александр Васильевич Суворов не мой предок, как бы мне этого ни хотелось, - покачал головой я.
- Конечно же, - усмехнулся фон Гесберг, - и, думаю, вы давно устали говорить об этом, не так ли?
- Ещё с корпуса, - ответил я. - Меня особенно любили этим подначивать. Даже прозвище кадетское у меня было Потомок или Непотомок, так часто я говорил об этом. Каждый проверяющий, особенно из штатских, казалось, просто не мог не спросить у меня - не внук ли я графа Суворова-Рымникского.
- Вам с прозвищем ещё, поверьте мне, повезло, - растянул губы ещё шире в ностальгической улыбке фон Гесберг. - Меня вот всё больше немчурой звали или Бесом, фамилия похожа.
Но вот награждения и повышения закончились, и генерал-лейтенант снова призвал всех нас строиться по полкам.
- Господа офицеры, - сказал он, - завтра мы выступаем. Дирижабли уже ждут нас. Но на сей раз никаких воздушных битв, только если враг застанет нас в воздухе. Мы, даст Бог, будем бить британца на земной тверди. Противник у нас весьма сильный. Артур Уэлсли, отличный полководец и солдаты у него одни из лучших в Европе. К тому же, у него подкрепления из Североамериканских колоний. Но чем крепче враг, тем почётней победа над ним. Помните об этом, господа офицеры. Все свободны!
- Бал окончен! - прокричал распорядитель, громко стукнув посохом об пол.
- Оружия у вас, вашбродь... - протянул Жильцов, осматривая вместе со мной мой изрядный арсенал.
Пара драгунских пистолетов, французский карабин, подарок Ахромеева и графа Черкасова, нарезной штуцер, взятый при Труа, старая шпага, которой я дрался под Броценами и после этого ни разу не брал в руки, баскетсворд и испанская шпага с георгиевской лентой. Если нацеплю всё это разом, стану похож на казака с заграничной карикатуры. Видел такие в шербурских газетах, помнится, мне они очень нравились, а казаки, видя их, хохотали от души и обменивались едкими комментариями друг относительно друга, указывая на разные карикатуры. Ухаживать за всем этим добром Жильцову весьма непросто и уходить у него на это времени будет изрядно много. Продать часть, что ли? Хотя жаль расставаться, за каждым, кроме, пожалуй, драгунских пистолетов стоит история, память.
- Ничего, Жильцов, - усмехнулся я, - вот подрасту ещё на звание, получу право на второго денщика, тебе попроще будет.
- Вот только, прошу простить, - покачал головой мой денщик, - вы к тому времени ещё цельный арсенал наживёте, и вдесятером не управиться.
Я рассмеялся над его шуткой.
- А мундир ваш, простить прошу, - снова покачал головой Жильцов. - Вы когда с Ахромеевым отбыли, я его, конечно, снёс в починку, но, всё одно, скверно выглядит.
А вот с этим, что делать даже и не знаю. Не в парадном же воевать, в конце концов. Заурядный же мундир мой прошёл практически в полную негодность ещё в Труа, насквозь пропитавшись пороховой гарью. Когда же её отстирали, он совершенно полинял, став бледно-зелёного цвета, расцвеченный более тёмными
