– Куда старуха дела лоскуты? – спросил Фрэнк, обводя всех взглядом.
– Боже мой, дорогой, ну при чем тут какие-то тряпки, – с плохо скрываемым раздражением ответила Юджиния. – Не сплела же она из них веревку!
– Определенно, нет, мэм, – заверила миссис Норидж. – Лоскуты там же, где были перчатки – внизу, на траве. Они маленькие, поэтому отсюда их плохо видно.
И снова гувернантка оказалась права. Пять минут спустя тряпичные комочки лежали перед ними на столе. Милдред, принесшая их, то бледнела, то краснела и без конца теребила свой фартук.
– Значит, старуха выкинула из окна перчатки, шляпу и лоскуты, – заключил Фрэнк Бенсон. – Должно быть, хотела прыгнуть за ними следом, как тогда с крыши. Что, миссис Норидж, есть у вас объяснение происходящему?
Если этим вопросом он хотел поставить гувернантку на место, ему это не удалось.
– Как минимум два, – невозмутимо ответила та.
– Неужели? И какие же, черт побери? Мы перебрали все версии!
– Во-первых, если бы нашелся человек, который сильно ненавидел миссис Кэдиш – даже сильнее, чем вы, сэр, – то он мог бы убить ее и избавиться от тела с помощью кислоты. Представим, – продолжала она, – что некий человек вынужден каждый день служить тюремщиком старой женщины, не сделавшей ему ничего дурного.
При этих словах Милдред жалобно заморгала.
– Несчастная леди сначала просилась к мужу, затем стала звать сына, – сказала миссис Норидж. – Своими жалобами она выводила из себя того, кто охранял ее и не давал выйти из комнаты. Разве есть люди, которых мы ненавидим сильнее, чем тех, кто заставляет нас чувствовать себя подлецами?
Милдред беззвучно шевелила губами, но не могла произнести ни звука.
– Если вообразить, что этот человек, тюремщик, имел возможность найти большое количество кислоты и принести ее в дом, – ровным голосом продолжала миссис Норидж, не глядя на служанку, – то при некотором знании химии и анатомии он мог растворить тело своей жертвы. Здесь есть туалетная комната, так что он мог бы без труда скрыть следы злодеяния.
После ее слов в комнате повисла тишина. Милдред покачнулась и села, и лицо ее было белее простыни.
– Господи, вы же не думаете этого на самом деле, – выдавил наконец Фрэнк. – Кислота, труп… Это смехотворно!
– Что ж, есть и вторая версия, – спокойно сказала миссис Норидж. – Сын считал, что оставил мать в надежных руках. Он понадеялся не на верных слуг, а на небогатых родственников, и совершил страшную ошибку. Верных слуг разогнали в первый же месяц, и леди Глория оказалась пленницей в собственном поместье. Поначалу на нее обращали внимания не больше, чем на дворовую кошку, но когда миссис Кэдиш второй раз поймали на краю крыши, ее тюремщики заволновались. Ведь если бы она погибла, сын перестал бы обеспечивать их. Прощай, просторный дом, прощай, прекрасная жизнь, к которой они настолько привыкли, что уверовали, будто она предназначена для них! Можно было приставить к несчастной одинокой женщине сиделку, нанять служанок, окружить заботой и теплом, как и надеялся ее сын. Но куда практичнее и экономнее им показалось поместить ее в темницу.
– Как вы смеете… – начал Фрэнк Бенсон, наливаясь яростью.
Но миссис Норидж не дала перебить себя.
– Старая леди проводила здесь день за днем, – сказала она, брезгливо глядя на него. – Любому, кто интересовался ее судьбой, говорили, что она ненормальная, и вскоре не осталось никого, кто мог бы заступиться за леди Глорию. Последний год она жила лишь одним желанием – увидеть сына. Но ее письма были гласом вопиющего в пустыне, а его ответов она не получала. Когда надежда стала таять, начала таять и миссис Кэдиш. И вот однажды наступил день, когда она просто исчезла, превратившись в бестелесный дух, полный тоски по сыну. Дух покинул темницу, и отныне он не даст покоя никому из вас. О, поверьте мне, эта версия куда более реальна, чем вариант с кислотой, – с едва уловимым сарказмом закончила гувернантка.
Фрэнк и Юджиния вскочили. Поднялась и миссис Норидж, бестрепетно глядя на них.
– Вы!.. – задыхаясь от бешенства, начал Фрэнк. – Вы посмели…
– Уволены! – взвизгнула Юджиния, обретя дар речи. – Немедленно! Чтобы через час ноги вашей здесь не было…
Шум внизу заставил ее замолчать. Сквозь бормотание слуг внезапно прорезался новый голос.
– Юджиния! – громко звал он. – Мама! Где вы?
На лестнице послышались уверенные шаги. Они все приближались, и наконец дверь распахнулась.
На пороге стоял высокий, плечистый, загорелый до черноты мужчина со светлыми волосами и яркими голубыми глазами. Они с Юджинией были бы похожи, если б не его открытый ясный взгляд и твердые, будто резцом выточенные черты.
– Юджиния, Фрэнк! – воскликнул он, широко улыбаясь. – Как я рад! Но, судя по вашим растерянным лицам, я обогнал свое письмо.
– Здравствуй, Тимоти, – растерянно пробормотала миссис Бенсон. – Какое письмо?
– В котором я предупреждал о приезде. Очевидно, оно задержалось в пути.
Он пожал руку Фрэнку Бенсону, который при его появлении будто уменьшился в размерах, и нетерпеливо огляделся.
– Но где же мама? Я хочу скорее увидеть ее.
Перепуганное молчание было ему ответом. Сам дьявол, явись он из-под дубового паркета в дыму и пламени, не мог бы вогнать чету Бенсонов в такое оцепенение.
Тимоти Кэдиш посмотрел на них, и улыбка сползла с его лица.
– Что с мамой? – быстро спросил он. – Господи, Юдж, она… С ней все в порядке? Она нездорова?
– Н-н-нет, – пролепетала Юджиния, отступая назад. – Мы не знаем…
– Чего вы не знаете?
– Черт возьми, – бухнул Фрэнк Бенсон, – мы не знаем, где она! Она пропала!
Тимоти широко раскрыл глаза.
– Что?! Когда?
– Два часа назад! Ее ищут, но поместье большое…
– Постойте, как она могла исчезнуть?! С ней же была сиделка!
Супруги быстро переглянулись, и Юджиния начала, подбирая слова:
– О, дорогой Тимоти, так вышло, что сиделка…
– Никакой сиделки не было, – прервал ее твердый суховатый голос.
Тимоти Кэдиш обернулся к высокой женщине в черном платье.
– Меня зовут Эмма Норидж, я гувернантка, – представилась она. – Вашу мать держали запертой в этой комнате, откуда она сбежала сегодня утром.
Во взгляде эмалево-голубых глаз Юджинии отчетливо читалось, что она с удовольствием задушила бы несносную женщину. Мистер Бенсон выругался себе под нос.
– Из запертой комнаты? – недоверчиво переспросил Тимоти. – Постойте, что вы говорите? Мою мать запирали? Фрэнк, это правда?
– Для ее же пользы, – пробормотал тот, отводя глаза.
– Что?
– Тимоти, ты все не так понял! – умоляюще воскликнула миссис Бенсон. – Мы просто боялись, что она навредит себе.
Кэдиш с минуту стоял, глядя на них с недоумением. Затем, не говоря ни слова, обошел комнату, разглядывая скудную обстановку. С каждым шагом он мрачнел все сильнее. Дойдя до окна и дотронувшись до прутьев решетки, он обернулся.
На лице не осталось и тени той радости, что только что освещала его.
– Юджиния, я каждый месяц присылал тебе сумму, на которую можно было нанять пятерых сиделок. Двое сопровождали бы мою мать на прогулках, двое составляли бы ей компанию днем, и еще одна берегла бы ее сон. Отчего же ты не сделала это? Отчего ни в одном своем письме ты не упомянула, что она содержится взаперти?
