Дмитриевна втащила Генри обратно в комнату кадетов.
– Как ты мог, – повторяла она, – как ты мог!..
Генри ничуть не чувствовал себя виноватым и смотрел победителем.
…Куда-то делось письмо Щегловитова, которое она так и не выучила наизусть. Только она никак не могла вспомнить, куда именно.
– Проходи, – сказал профессор, пропуская вперед полковника Никоненко. – Вон вешалка.
– Повеситься?
Боря Викторов выглянул из-за шкафа.
– Здравствуйте, Дмитрий Иванович. А я на пять минут заехал, мне материалы для статьи нужны, а из планшета файл куда-то делся, так я решил, что отсюда скачать проще, чем восстанавливать…
Боря Викторов говорил все медленнее, покуда Никоненко пристраивал на вешалку пальто, а потом и вовсе остановился.
– Что-то случилось? – спросил Боря и оглянулся почему-то на окно.
– Высоко, – посочувствовал полковник. – Убьешься. Здание-то старое, этажи высокие!..
– У вас нет никаких доказательств, – выпалил Боря Викторов, видимо то, что говорил себе сотню раз, как заклинание. – Ни единого.
– Это точно, – согласился полковник, взял стул и уселся на него верхом. – Но это плевое дело, друг! Доказательства собирать трудно, когда не знаешь, че доказывать. А когда знаешь, единым мигом можно доказать.
– Вы ничего не должны были узнать. Не могли узнать!
Шаховской, который так и стоял в пальто, тяжелой походкой старого человека подошел к чайнику и включил его. Чайник сразу же зашумел, – видно, воды совсем мало.
– Ты Ольге Яковлевне кто, Боря? – спросил он, рассматривая чайник, как будто никогда не видел. – Племянник?..
– Никто, – отрезал Боря. – Я ей никто.
– Кому? – весело переспросил Никоненко.
Ему все было нипочем. Он не учил Борю на первом курсе, не возил на экскурсию в Исторический музей, не правил его статей, не подкидывал интересной работы. Кто для него Борис Викторов? Так просто. Подозреваемый.
– Так кому ты никто, парень?
Борис промолчал и опять оглянулся на окно.
– То-то и оно. Если ты никто, откуда ты знаешь, кто такая эта Ольга, да еще Яковлевна?..
– Вы ничего не докажете.
Никоненко махнул на него рукой.
– Да не беспокойся ты за нас! Не переживай, мы сами с усами!
– Все из-за тебя, придурок, – запальчиво сказал Боря Шаховскому. – Ничего бы не было, если б не ты! Откуда я знал, что тебя и туда потащат… консультировать! Консультант, твою мать!..
– Так племянник ты или кто? – стоял на своем Никоненко.
– Я сказал – никто! И она полоумная! Больная на голову! Вообще! Совсем!
– Тем не менее, она отлично помнит, что фамилия ее деда Викторов, – сказал Шаховской, морщась. – И деда, и прадеда звали Борис. Как и тебя.
– Ну и что?! Какая разница?! Мало ли Борисов?! Ельцин был Борис, и чего?!
– С Ельциным ничего. С Годуновым тоже все как было, так и осталось. А с тобой, парень, по- другому выходит. Уж больно совпаденьице странноватенькое, а?.. Прадедушка полоумной бабушки после революции бриллианты в особняке на Воздвиженке припрятал, и звали его Викторов Борис. А племянник полоумной бабушки по имени Викторов Борис в наше смирное и культурное время в этот особняк как на работу ходил и директору музея голову морочил, что научную работу они вместе будут готовить. Потом директор как есть в труп превратился, а бриллианты пропали все до единого.
– Не было никаких бриллиантов, все вранье.
– Мила-ай, – протянул Никоненко, – ты че, думаешь, я в следственном комитете зря, что ль,
