в фарш замороженный, милое дело тоже.
– Значит, какие-то документы все же были, – под нос себе пробормотал Шаховской. – Заговор не мог пройти совсем бесследно.
– Да отстань ты с документами, Дмитрий Иванович! У нас тут все так кучеряво складывается!
– Не нашли бы меня никогда, – твердил Борис. – Ни имени, ни фамилии никто не знал, кроме Павлика, а его я… Нужно было сразу и тетку тоже, но жалко стало. Она добрая и несчастная. Всю жизнь одна, кошки у нее. Тоже все богатство хотела получить. Не злодей же я какой-то…
– Не помогло бы, и если б ты тетку порешил, парень. Ей-богу, не помогло бы. Профессор, вишь ты, с батюшкой из храма Знамения иконы Божьей Матери беседу проводил и розыск осуществлял на его территории. А батюшка про тетку твою и про то, что она бриллиантов каких-то в особняке доискивалась, знал хорошо и от профессора не утаил. Мы бы стали тетку искать, нашли бы труп, а там и до тебя недалеко. Племянник у ней Борис Викторов. И профессорский выученик, большой дока по исторической части опять Борис Викторов. Нашли бы. Может, не сразу, но точно нашли бы.
– Вот именно, что не сразу. Я бы уехал, может быть. Успел бы.
– Это может, – согласился Никоненко. – Ты письма-то зачем на трупе бросил? Дурак, что ли? Мы бы про бриллианты и не узнали никогда, и Шаховского я не стал призывать, если б не письма!
– А я даже не посмотрел, – признался Борис устало, – что там за письма. Вот правда в голову не пришло! И вообще после того, как Павлик, дебил, ко мне полез и пришлось его…
– Зарезать, – подсказал Никоненко безмятежно.
– Я потом плохо соображал. Я камни в карман высыпал, нож забрал и ушел тихонько.
Тут он опять сел на ближайший стул, потер лицо и спросил Шаховского:
– Что теперь будет, Дмитрий Иванович?..
– Я не знаю, Боря.
– Но я же… достоин большего! Правда достоин! Чем крошки с вашего стола подбирать, статейки кропать и ждать, когда меня начальником сектора сделают! Я умный, я все могу. У Павлика папаша миллионер, а сам он из помойки! Это же несправедливо! Он без ошибок писать не умел, а музеем заведовал и на «Мерседесе» катался. У меня бы все получилось, если б не вы!.. Что вы со мной сделали?! Что со мной будет?!
– Суд будет, – сообщил Никоненко. – А покамест доказательства соберем, помолясь, камушки изымем, под протокол все запишем. Ты че, думаешь, убивать можно, а отвечать не обязательно?.. Так не бывает, парень. Вон, спроси у профессора своего про исторический процесс – все последовательно, все по правилам. Есть преступление, значит, быть и наказанию!..
Он прошагал к двери, распахнул и приказал привычно и деловито:
– Забирайте.
На это Шаховской не стал смотреть, и Никоненко не стал смотреть тоже.
…Вдвоем, профессор и полковник, вышли на университетское крыльцо и сбежали вниз. Профессор по левому полукружью ступенек, а полковник по правому. Снег шел, отвесный, плотный, и не таял. Деревья и лавочки в сквере все стояли заснеженные.
– Такие дела, – молвил Никоненко, натягивая перчатку.
– Плохая у тебя работа, полковник.
– Собачья, – согласился Никоненко. – Ты куда сейчас?
Шаховской кивнул в сторону Охотного ряда.
– Пойдем, провожу.
Некоторое время они шли молча, сторонясь толпы на Моховой.
– А кто такой Шаховской? Ну, не ты, а другой? Из Первой Думы?
– Я тебе говорил. Секретарь председателя, депутат. Очень знаковая фигура.
– Родственник?
– Нет, не родственник.
– Да ладно тебе, Дмитрий Иванович! Чай, не тридцать седьмой год! Нынче родственные связи с князьями – самое почетное дело.
