– Ну, ты артист, Дмитрий Иванович, как есть артист!.. – Никоненко-Анискин покрутил головой туда-сюда и фыркнул. – Пропуск ему закажи, с Варварой ему побеседовать нужно! О чем беседовать-то собрался, а?..
– О жизни, – ответил Дмитрий Иванович безмятежно. Теперь, когда до Варвары было рукой подать, у него опять сделалось прекрасное настроение.
– О жизни-и-и, – протянул полковник, – во-он что! Ну, флаг те в руки, барабан на шею. Беседуй, благословляю.
– Спасибо.
– Чувствую я, завалишь ты мне всю работу. Вот прям чувствую!.. Узнал чего про бриллианты, про министров царского правительства, про кровопийц, которые бриллианты чашками туда-сюда таскали?
– Ничего не узнал. А ты про Бурлакова узнал что-нибудь? Или про отца убитого?
Никоненко вздохнул, подвинул на обитой железными полосами стойке поднос, взял с него салат капустный, покрутил и ткнул на прежнее место.
– Моя супруга утверждает, что осенью надо на капусту налегать, – сказал он с тоской. – Авитаминоз, мол, и всякое такое. А меня, веришь, от любого авитаминоза только куском колбасы можно спасти! Ну, еще яичницей- глазуньей погорячее! Вот почему, скажи ты мне, Дмитрий Иванович, во всех столовых еда всегда чуть теплая, а? Газу в стране не хватает? Погреть не на чем?..
Дмитрий Иванович ответа на этот вопрос не знал и от салата капустного тоже отказался. Ему хотелось повидаться уже с Варварой, понять, что именно он сказал не так, когда пригласил ее сходить «по делу» к полоумной старухе, которая что-то знает про бриллианты в чашке, а полковник, едва Дмитрий Иванович заглянул к нему в кабинет, объявил, что сейчас самое обеденное время и нужно идти в столовую. Пришлось покориться.
Столовая в неприметном сером здании на Петровке размещалась в подвале, и здесь густо пахло щами, гуляшом и табаком из курилки.
– Значит, с Бурлаковым следующая петрушка, – сказал Никоненко, когда они со своими подносами приткнулись за единственный свободный стол, весь в липких розовых кругах от стаканов с киселем. – Его деятельностью я не занимался, да и как?.. Никак. Он депутат, и правонарушений никаких за ним не числится. Портрет его фотографический гаврикам, которые ворота на Воздвиженке стерегут, ребята мои показали. Гаврики подтверждают со всей уверенностью, что, мол, частый был гость. Да он, как я понял, от знакомства с потерпевшим и не отказывался!..
– Не отказывался. Он сказал, что Ломейко знал, но лучше бы не знал. И еще какую-то ерунду про тех, кто меня прислал, и про его отца.
– Во, во! – Никоненко ложкой погрозил Дмитрию Ивановичу, как будто пальцем. – Про отца. Стало быть, папенька депутата Бурлакова Александра проживает в городе Иркутске и является военным пенсионером. Служил в ПВО, закончил службу в звании полковника.
– При чем тут отец Бурлакова, Игорь Владимирович?
– На всякий пожарный. Теперь отец Ломейко Павла, потерпевшего. Большой человек, рукой не достать. Куда там депутатам твоим!
– Что это значит?
– А то и значит! – Никоненко в два приема дохлебал щи, быстро вытер тарелку коркой хлеба и отправил корку в рот. – Торговые центры разнообразные, рынок стройматериалов на Дмитровке, гостиница в Болгарии. Все евонное.
Он так и сказал – «евонное».
– Бандит?
– Бизнесмен, – поправил Никоненко. – Какие нынче бандиты? Нынче все бандиты до одного перековались и стали законопослушными гражданами России. Только гопота мелкая осталась.
– То есть отец Ломейко бандит?
– Ох ты, господи! – умилился полковник. – Ох ты, ученая голова! Говорят тебе, бизнесмен. – И, взглянув на профессора, переменил тон: – За руку я его не ловил, в девяностых он не сидел. Правда, по делу Дмитровской ОПГ проходил свидетелем.
