Копытин, Мельник со вторыми пилотами и штурманами проходят инструктаж у штурмана полка майора Шульги:
— Снижаетесь с максимальным градиентом, имитируя посадку, на самом деле выбрасываете десант и уходите. Ориентируетесь на приводную радиостанцию.
Присутствующий особист капитан Клевцов добавляет:
— Записи в рабочих тетрадях делайте карандашом. Помните о режиме секретности.
Экипажи расходятся.
— Знаешь, Вася, что такое «посадка с максимальным градиентом»? — спрашивает Мельник у капитана Тромбачева — своего второго пилота. — Это, брат, и есть знаменитый «афганский заход»! Слыхал?
Они заняли места в кабине.
— Слыхал, Сергей Петрович, — Второй пилот пристегнулся ремнем. Он молод, и многие хитрости пилотирования, которые не преподавали в летном училище, ему неизвестны.
— Только толком не знаю. Расскажите!
Мельник улыбается.
— Это, брат, целая наука! С какого расстояния мы обычно начинаем посадочную глиссаду?
— С десяти — двенадцати километров, — четко отвечает Тромбачев.
Мельник кивает:
— Вот-вот… А там кругом горы, это во-первых, а во-вторых, на плавной линии снижения тебя уже ждут со «Стингерами»! И на этих десяти километрах обязательно собьют!
— Как же вы садились? — завороженно спросил Вася.
— Очень просто. Заходим на посадку с километра-полутора. Плавной посадочной глиссады нет — падаем с высоты, над самым аэродромом. Выпускаем закрылки, подкрылки, шасси и с максимальной крутизной идем вниз по спирали, с вертикальной скоростью снижения до тридцати метров в секунду. И при этом отстреливаем тепловые ракеты!
— Так можно в штопор сорваться…
— Можно, — усмехается командир. — Но не нужно! Нужно от ракет уйти и сесть нормально!
— А сейчас зачем так? — спрашивает капитан. — Афган давно закончился!
Мельник усмехается:
— Значит, надо! Просто так в армии ничего не делается. Да и вообще нигде… а тренировки — великое дело! В Анголе мне ракета попала в двигатель, на борту двести человек, но мы десять раз отрабатывали полет на трех движках, вот я и долетел, и сел нормально.
Вася вздыхает:
— Да, командир должен все уметь.
— Не только командир, а любой пилот, — говорит Мельник. — Вот ты хотя и сидишь справа [21] , а должен уметь все, что я умею. Чтобы при необходимости заменить меня в любую минуту!
— Зачем это?
— Сейчас некогда, как-нибудь напомнишь — расскажу…
Стальные птицы медленно ползут по рулежным дорожкам и, замерев на несколько секунд на краю взлетно-посадочной полосы, бешено рычат двигателями, а потом срываются с места и устремляются вперед с постоянным ускорением. И вот первая машина отрывается от земли, набирает высоту и растворяется в небе, а по бетонке мчится вторая, третья…
…Ближе к полуночи командир полка и представители штаба дивизии проводят разбор полетов.
— Ну, так, вроде бы все штатно, — говорит в заключение полковник Бобров. — Так и доложу. Однако, товарищи, прошу не расслабляться. Поверьте мне, это только увертюра. А если наверху решат, то тогда придется и целую оперу разыгрывать!
Щербинин вздохнул:
— Будет приказ — и оперу споем, и балет станцуем!
Офицеров перевели на казарменное положение, летчики ночевали в общаге, хотя после напряженного дня возбужденная нервная система не у всех поддавалась сну.
— Так что за историю вы хотели рассказать, Сергей Петрович? — спрашивает командира второй пилот Тромбачев.
У него круглое детское лицо с безмятежными голубыми глазами и пухлыми губами, поэтому двадцативосьмилетнего капитана все называют Васей. Не Василием Васильевичем и даже не Василием, а просто Васей.
— Как кота, — жалуется он дома отцу.