— Да, что-то командование темнит, — кивнул Мельник. — Или сами не знают…
— Командиры всегда все знают, только не говорят, — возразил Копытин. — Может, и никуда не направят. Отработали учение — и все… Вовсе не обязательно, что мы действительно полетим.
Золотов докурил сигарету, тщательно затушил о лавку и бросил в песок.
— Полетим, парни, — сказал он. — Точно полетим. Мы трое, тремя бортами.
Два других командира насторожились:
— Московский инспектор сказал?
Золотов пожал плечами:
— Скорее, намекнул. Мол, будьте готовы и все такое…
— А куда летим? — спросил Копытин. — У меня сын женится через неделю. Продуктов достали, гостей позвали.
— Это хорошо, что женится, Толя, мы тебя от души поздравим, — кивнул Золотов. — А куда летим… Спроси что полегче. Надеюсь, не Армению завоевывать. Скорее всего, опять в Афган. Судя по способу захода…
— Такой маневр для любого места годится, где горы и «Стингеры», — задумчиво сказал Копытин. — А Афган… С какой целью? Мы ж оттуда только что вылезли, еще не отмылись, раны не зализали… Да и Союза больше нет, а в России вон что творится! Чего мы опять в эту мясорубку полезем?
— Может, ты и прав, — сказал Золотов. — Тогда остается Турция.
— Шутите? — вскинулся Мельник.
— Да какие шутки, Сергей. Это я гадаю. Жизнь покажет…
Золотов встал:
— Ладно, пошли спать. Тревогу сыграть могут уже завтра, с самого ранья.
— Не завтра, а уже сегодня, — поправил Копытин, взглянув на часы. — Два ночи натикало.
— Тем более!
Афганистан, окрестности Кабула
Обстановка в городе накалялась. Проявлялось это очень своеобразно: стали меньше стрелять. Афганцы носят оружие с двенадцати лет и используют его не только по прямому назначению, но и для выражения чувств: радости на свадьбе, горя на похоронах, восторга от выигрыша любимой команды, торжества от встречи друзей, да и просто от хорошего настроения. В обычных условиях стреляют каждый день или ночь, при этом наметанный слух легко отличает автоматный или пистолетный салют от злой перестрелки. Но теперь стрельба стихла, и это было не к добру. Вторым признаком обострения является внезапное закрытие дуканов. Замки на дверях и окнах вечно открытых лавок — это почти официальное объявление тревоги. Сейчас наблюдалось как раз такое затишье торговли.
Шаров отмечал все эти признаки и делал свои выводы. Но в отличие от дипломатов и других сотрудников посольства он не мог отсиживаться на огромной тенистой территории.
На своем «рабочем» раздолбанном «мерсе» он попетлял по центру, потом выехал за пределы города и минут через десять добрался до полузасыпанных песком развалин древней крепости. В жидкой тени чахлого деревца, к которому была привязана невзрачная лошадка, сидел не менее невзрачный человечек, безучастно смотрящий куда-то вдаль. Возможно, он наблюдал мираж, причем без всяких стимуляторов — ни опиума, ни анаши Касым не употреблял. На каменистой земле трава не росла, поэтому лошадь прилежно смотрела в ту же сторону, что и хозяин. Не исключено, что в дрожащей оптической причуде эта пара видела светлое будущее своей страны…
А вот подъехавшую машину они будто и не замечали.
Шаров посигналил. Человечек и лошадь вздрогнули. Афганец вскочил и, оббежав большого железного «коня», открыл переднюю дверь и поздоровался. У него было узкое худое лицо, близко посаженные глаза, большой орлиный нос с горбинкой. Одет в традиционные белые штаны, пирану, и длинный, явно очень старый жилет, из-под которого выглядывали ножны ножа с широким клинком. На голове белая чалма, на ногах сандалии из автомобильной резины.
Шаров замахал рукой:
— Быстрее, Касым, быстрее, дорогой, садись! В такую жару каждую каплю прохладного воздуха беречь надо.
