пришел?
– Он здесь, – отозвался управляющий.
– Зови. И сейчас же пошли за Сорбоном. Скажи, я буду рад его видеть. Это очень срочно. Но проведи его так, чтобы эти двое не пересеклись.
Кайс едва не скатился на пол. Как ни долго он жил в Вавилоне, но уже слышал эти имена. Хамид был полулегендарной личностью – главарь крупнейшей воровской группировки. За его голову была назначена огромная награда, но никто из тех, кому полагалось по должности бороться с преступностью, даже не знал, как он выглядит. О нем рассказывали истории, больше похожие на небылицы. Говорили, например, что из торговых людей никто не мог передвигаться по дорогам на расстоянии двадцати дней пути от Вавилона без того, чтобы не заплатить Хамиду и его людям. То есть, можно было рискнуть, конечно, и отправиться в путь на свой страх и риск, но с такими отчаянными купцами вполне могли произойти всякие непредвиденные происшествия. В лучшем случае бандиты забирали весь товар. В худшем – могли обречь на мучительную смерть.
Один из излюбленных методов расправы был такой: людей, уцелевших в стычке, отвозили на расстояние трех– четырех дневных переходов на верблюдах и бросали в пустыне. Оставляли каждому оружие и одну на всех емкость с пивом. Такого количества напитка едва могло хватить путешественнику дней на десять–двенадцать, то есть ровно на столько, сколько требовалось, чтобы добраться до ближайшего источника воды и спастись. Обреченные оказывались перед страшным выбором. Логика подсказывала, что выжить должен был сильнейший. Ему достаточно было убить всех остальных и забрать пиво себе. Но до смертельной схватки доходило далеко не сразу и даже далеко не всегда: караванное дело, как правило, строилось исключительно как семейное предприятие, то есть делать ужасный выбор – драться за питье или нет, отдавать ли весь напиток одному или нет – должны были близкие родственники. Бывало, что из пустыни кто–то и выходил, но чаще всего не возвращался никто.
Говорили также, что в банде Хамида были и свои понятия о воровской чести. Так, например, запрещалось грабить паломников, каким бы богам они не поклонялись. О размерах организации и действовавшей в ней дисциплине также слагали легенды. Якобы отчисления в общую казну короля преступников делали не только карманники, домушники, грабители, но также все публичные дома и все питейные заведения Вавилона.
А еще Хамид, якобы, особо чтил одно из местных божеств и в дни, когда ему положено было особенно истово поклоняться, грабежи в городе прекращались, гулящие женщины не работали, и ни в одном кабаке нельзя было купить вина.
И вот теперь выяснилось, что человек, при упоминании имени которого у большинства обывателей отнимались ноги и перехватывало дыхание, был знаком с самым респектабельным банкиром Вавилона. Но как такое могло произойти? Может быть, Офир Эгиби подвергался шантажу с его стороны? Тем более, если учесть, что хозяин дома послал также и за Сорбоном. Этого служаку Кайс уже видел в театре. Когда выяснилось, что один из арестованных – Эгиби, он наорал на подчиненных и извинился перед главой торгового дома.
Размышления юноши были прерваны протяжной и развязанной тирадой:
– Ваше богатейшество, каждый раз, когда я вхожу в этот дом, не перестаю восхищаться. Жаль, что у меня никогда не будет такого же. В этом есть какая–то бесконечная несправедливость. Мы занимаемся одним и тем же делом – грабим людей. Я делаю это при помощи кинжала, а ты, давая деньги в долг. При этом один из нас – уважаемый обществом человек, а второй – вор. И ведь спроси у людей на улице, кто есть кто, мнения, думаю, разделятся поровну.
– Да ты, я смотрю, стал философом, – в тон главе бандитского сообщества ответил Эгиби.
Кайс не удержался и рукой чуть отодвинул загораживавшую обзор портьеру. Хозяин дома по–прежнему полулежал на мраморной скамье, устланной матрасом и подушками. Его ночной посетитель стоял, уперев руки в бока. На лице его играла нахальная улыбка. Самый разыскиваемый преступник в стране не отличался яркой внешностью. Глазу не за что было зацепиться.
– Я принес твою долю за этот месяц, – Хамид бросил на невысокий столик, стоявший рядом с ложем Эгиби, увесистый гулко звякнувший мешочек.
– Оставь это себе.
– Подарок? С чего такая щедрость?
– Это плата за работу. Мне нужно, чтобы ты в точности выполнил все, о чем я сейчас скажу. Сегодня за час до
