Барзани опустился в мягкое кресло и жестом пригласил журналиста последовать его примеру.
– То есть ваши люди раньше воевали. Кто они?
– Бойцы одного из подразделений, которое уже расформировано. Я – их командир. Мы занимались военной разведкой. Самые верные остались со мной.
– Допустим, – кивнул Дэвид, также присаживаясь в кресло, – но к чему весь этот маскарад? Нельзя было устроить встречу где–нибудь в городе без всех этих скаутских игр?
– Можно, но время слишком дорого. Тема, о которой я хотел поговорить, не терпит отлагательств. Вы ведь были возле музея во время нападения на него, а я знаю, что именно украл тот юноша, что взорвался на ваших глазах.
– Знаете, так говорите, – по–прежнему с вызовом произнес репортер.
– Он вынес из здания артефакт, который представляет огромную историческую и культурную ценность. Знаю, что во многих других странах этим не принято гордиться, но у нас, на Востоке все иначе. Так вот, я – патриот. Вас я позвал по двум причинам. Во–первых, в обмен на мою информацию, мне хотелось бы узнать, что видели вы. А во–вторых, мне понадобится ваша помощь.
– С чего вы взяли, что похитив человека, можно рассчитывать на его помощь.
– Да, тысяча злых джинов, никто вас не похищал. Вы свободны. Можете идти куда хотите. Одно ваше слово, и мои люди тут же доставят вас обратно в город. Но вам ведь, как журналисту, должно быть свойственно некоторое любопытство. Неужели не хотите узнать то, что известно мне?
– Хочу.
– Тогда, предлагаю построить беседу в форме интервью. Я задаю вопросы, вы отвечаете. Затем наоборот. А просьбы и пожелания оставим на потом.
– Идет, – кивнул Дэвид, – но я начну первый.
Барзани жестом предложил журналисту начинать. Подошел успевший переодеться в гражданское Абдулла и разлил кофе по пузатым фарфоровым стаканчикам.
– Откуда вы узнали о моем существовании и о том, где меня искать? – спросил журналист.
– Люди рассказали. Вас видели на похоронах, а то, что иностранные журналисты в большинстве своем живут в «Палестине», известно всем.
– То есть, у вас есть свои осведомители?
– Скорее, друзья. Они мне сообщили, что вы были рядом с погибшим парнем.
– Что вы знаете о нем?
– Он работал в музее. Это все.
– Что именно он вынес из здания?
– Табличку. Очень древнюю.
– Табличку? – переспросил репортер.
– Ну да. Никогда не слышали?
– Табличку, подобную тем, которые использовались для письма в древнем Вавилоне. На мягкой глине выдавливали клинописные символы.
– Их же найдены тысячи, – возразил Дэвид, – эта чем–то отличается от других?
– Безусловно. Прежде всего, тем, что она – не из глины. Она – из золота. Вес – чуть больше девятисот граммов, с действительно нанесенными на нее символами. Но это не клинопись. Это буквы греческого алфавита. По документам она проходила, как «Объект хранения № 1255».
– Греческого? Получается, что она относится к эпохе эллинизма — периоду, который начался здесь, в Месопотамии в третьем веке до нашей эры.
– Даже чуть раньше. Считается, что ее отлили во времена завоевания Персидской империи Искандером Двурогим.
– Александром Великим, – поправил Барзани журналист.
Дэвид часто замечал за собой, что в периоды напряженных размышлений о чем–либо автоматически исправляет ошибки или упущения в речи собеседников, даже не отдавая себе в этом отчета. Также он иногда и комментировал услышанное.
– Это для вас, европейцев, он – великий. Здесь, на Востоке им до сих пор детей пугают.
