“Ницше”,- прошептала она. “На удивление, неплохая цитата”.
“?‘На удивление’?”- повторил я, проводя пальцем по чистой коже и думая над тем, как много еще можно туда нанести.
“В некотором роде, он был женоненавистником, но вложил это чувство всего лишь в несколько вполне благопристойных афоризмов”.
Твои мать, ну и мозг у этой женщины.
“Например?”- спросил я, обдувая сохнущие чернила.
“?‘Нравственности предшествует принуждение, позднее она становится обычаем, еще позднее — свободным повиновением, и, наконец, почти инстинктом’?”,- процитировала она.
Ого. Я посмотрел на ее как раз тогда, когда она перестала грызть свою губу, блестя своими озорными глазами. Это было интересно. “Что еще?”
Она провела пальцем по моему шраму и осторожно оглядела мое лицо. “?‘Не все то золото, что блестит. Самый драгоценный металл характеризуется мягким блеском’?”.
Я почувствовал, как моя улыбка поникла.
“‘Человек предпочитает желать небытие, нежели вообще не желать’”. Наклонив голову, она запустила руки в мои волосы. “Как думаешь, это правда?”
Я с трудом сглотнул, чувствуя себя в ловушке. Я был так запутан в своих собственных мыслях, чтобы понять, выбирала ли она значимые цитаты о моем прошлом или просто озвучивала афоризмы классической философии. “Думаю, некоторые - правда”.
“Кто обладает малым, тем обладают меньше… ”- сказала она тихо, смотря на свое бедро. “Мне нравится”.
“Хорошо”. Наклонившись, я подправил одну букву, придал цвета второй, напевая себе под нос.
“Ты пел одну и ту же песню все время, пока писал на мне”,- прошептала она.
“Разве?”- я даже не осознавал, что издавал какие-то звуки. Я пропел еще несколько отрывков, чтобы вспомнить, что это было: Она говорит с Ангелами.
“Ммммм, лучшее из старого”,- сказал я, обдувая потоком воздуха участок кожи ниже ее пупка, чтобы высушить чернила. “Я помню, как ты пел эту песню со своей группой”.
Я поднял на нее глаза, пытаясь понять, что она имела в виду. “В записи? Не думаю, что она даже у меня есть”.
“Нет”,- прошептала она. “Вживую. В те выходные я навещала Дженсена в Балтиморе, а ты со своей группой пел эту песню. Он сказал, что на каждом представлении вы исполняли разные песни, поэтому скорей всего, эту вы больше не сыграете”. При этих словах в ее глазах что-то промелькнуло.
“Я даже не знал, что ты там была”.
“Мы поздоровались перед вашим выступлением. Ты был на сцене, настраивая свою электрогитару”. Она улыбнулась, и облизнула свои губы. “Мне было семнадцать и это было как раз после того, как ты отработал с моим папой летние каникулы”.
“Ох”,- сказал я, гадая, что подумала семнадцатилетняя Ханна о нашем шоу. Это был один из тех немногих вечеров, который я помнил даже семь лет спустя. В ту ночь мы оторвались по полной, а толпа была просто сумасшедшей. Наверное, это выступление было одним из самых лучших.
“Обычно ты играл на бас-гитаре”,- сказала она, вырисовывая на моих плечах маленькие круги. “Но эту песню ты пел. Дженсен сказал, что ты редко пел”.
“Так и есть”,- согласился я. Я был не самым лучшим певцом, но с той песней мне это было неважно. Вся суть была в эмоциях.
