“Я видела, как ты флиртовал с девочкой-готом, стоявшей прямо у сцены. Это так забавно, но я ревновала, как никогда прежде. Думаю, это потому что ты жил с нами, и, в некотором роде, мне казалось, что ты принадлежишь нам”. Она улыбнулась мне. “Тогда я безумно хотела быть на ее месте”.
Я смотрел на ее лицо, пока она предавалась воспоминаниям. Я хотел услышать, чем этот вечер закончился для нее. И для меня. Я не помню, что видел Ханну, когда жил в Балтиморе, но помню миллионы подобных ночей с нашими выступлениями в баре, таких же девочек-готов, или девочек-скромниц, или девочек-хиппи передо мной, а потом после шоу надо мной или подо мной.
Она снова облизнула свои губы. “Когда я спросила у Дженсена, встретимся ли мы с тобой после выступления, он только рассмеялся”.
Я молчал, качая головой и водя рукой по ее бедру. “Я не помню, что было после этого шоу”. Я слишком поздно осознал, как ужасно прозвучали мои слова, но если я хотел быть с Ханной, рано или поздно она бы узнала правду о моей бесшабашной юности.
“Какие девушки тебе нравились? Такие, как в строчке из этой песни - ‘Она красит глаза темнее ночи’?”
Вздохнув, я взобрался на нее так, чтобы мы лежали лицом к лицу. “Мне нравились все девушки. Думаю, ты это знаешь”.
Я пытался сделать ударение на прошедшем времени, но понял, что потерпел неудачу, когда она прошептала: “Ты такой игрок”.
Она сказала это с улыбкой, но мне это не понравилось. Меня расстраивала напряженность в ее голосе и то, кого она во мне видела – мужчину, трахающего все, что движется, а теперь и ее, смешивая себя с общей массой тел, губ и удовольствия.
Человек предпочитает желать небытие, нежели вообще не желать.
И у меня не было никакого оправдания – все, что она говорила, было чистейшей правдой.
Прильнув ко мне, она взяла в ладонь мой полу-спящий член и сжав его, стала водить по нему рукой вверх-вниз. “А какие девушки тебе нравятся сейчас?”
Она дала мне возможность обратного хода. Еще и потому что она сама не хотела, чтобы все это было правдой. Наклонившись к ней, я поцеловал ее скулу. “Мне нравится скандинавская секс-бомба по имени Слива”.
“Почему тебя так беспокоит, когда я называю тебя игроком?”
Я застонал, отклоняясь от ее прикосновения.
“Я серьезно”.
Прикрыв глаза рукой, я попытался собраться с мыслями. Наконец, я сказал: “А что, если я больше не тот парень? Что, если с тех пор прошло двенадцать лет? Я открыт со своими любовницами в том, что мне нужно. Я больше не играю”.
Она слегка отклонилась и посмотрела на меня с веселой улыбкой. “Это не делает тебя восприимчивым и глубоким, Уилл. Никто не говорит, что игрок должен был придурком”.
Я потер свое лицо. “Я просто считаю, что в слове ‘игрок’ имеется дополнительное значение, которое мне не подходит. Мне кажется, что я стараюсь быть лучше, и каждой женщине, с которой меня связывают отношения, я говорю о том, что между нами происходит”.
“Ну”,- начала она. “Ты еще не говорил со мной о том, что происходит”.
Я замешкался, а мое сердце стало стучать как молоток. Я не говорил, потому что с ней я ощущал себя совершенно иначе, нежели с любой из женщин, с которыми был. И с Ханной дело было не только в чрезмерно интенсивном физическом удовольствии
