Последних козлоногих, что все еще слепо перли вперед, не догадываясь, что лучше удрать, срубили Тамплиер, Сигизмунд и Боудеррия.
Мой начальник внешней разведки сидит прямо на полу, молча зажимает рану на плече, Альбрехт на ногах, хотя и подошел, сильно хромая.
— Уже скоро, — сказал я измученным голосом, кладя им руки на плечи, — держитесь, вы же настоящие, Господь в вас верит…
Они перевели дух, чувствуя, как в их ослабленные тела вливается сила, я отнял ладони и оглянулся на Боудеррию. Тамплиер поддерживает ее под локоть, галантность не в его стиле, явно что-то залечивает неистовой воительнице, Сигизмунд тяжело опирается на меч, то ли устал до предела, то ли сам заращивает свои раны.
Я не успел сказать слово, из металлической стены вышли блестящие, как ртуть, крупные существа с нас ростом, но впятеро массивнее, прошли через зал, в противоположной стене узкая щель, кисть руки едва ли пройдет, но там сузились и втянулись быстрее, чем капли дождя в рыхлую землю.
— Что это за существа? — прошептал за моей спиной Карл-Антон.
— Почему нас не тронули? — спросил Сигизмунд наивно.
Меня трясло сильнее, чем их, уж я-то понимаю, что это вообще нечто невообразимое, может быть, сгустки времени или довремени, а может быть, простые симбионты-паразиты, как в наших телах большинство бактерий, хотя вполне допустимо, что то и другое одновременно.
— А вам какие ответы? — поинтересовался я. — Может быть, они идут с обеда!..
Впереди из стены стреляют длинные синие молнии, но гаснут, не достигают противоположной стены.
Норберт проговорил напряженным, как тетива на готовом к бою луке, голосом:
— Колдовство…
— Да, — согласился я, — еще какое. Но это внутреннее колдовство. Что-то синхронизирует или вообще… Пойдемте! Обидно, но на нас внимания не обратит.
Он пробормотал:
— А вот мне как-то не обидно.
Сэр Альбрехт, уже полностью придя в себя, сказал наставительно:
— Гордости у вас маловато, дорогой барон. Для рыцаря минус, но для выживания зело, как непонятно, но ясно, хоть и туманно выражается наше его величество.
Он умолк, с каждым шагом воздух становится все горячее, я начал щуриться, с тревогой подумывал, как переносят другие, если даже я, такой орел, и то чувствую некоторые неудобства.
Альбрехт догнал, спросил негромко:
— Что-то легко идем. Слишком. Неужели их здесь так мало?
— Мало? — спросил я. — Да здесь могла бы поместиться целая армия! Но, скорее всего, филигоны сейчас в бою с бароном Келляве.
Он взглянул остро.
— Вы велели ему напасть на крепость?
— Да, — ответил я тяжело. — Он должен был взять всех, кто способен держать в руках оружие. Нужно было ударить в тот момент, когда Маркус откроет зев для новых пленных. Если факелов наделают много, то у них есть шанс.
Он подумал, буркнул:
— У них даже больше шансов, чем у нас, верно?
— Потому орлы здесь, — ответил я, — а там всего лишь соколы.
Жар стал невыносимым, впереди пещера, с потолка свисают ярко-красные, как гланды, сталактиты, но все же это не сталактиты, а скорее полипы.
Альбрехт с недоумением смотрел, как все это на потолке шевелится, сокращается, подрагивает, как желе, появляются и пропадают вздутия, а Норберт, догнав нас, охнул:
— Это что… на стенах?
Посреди пещеры медленно и неспешно кипит, почти не булькая, металл в жидком виде, а у стен поднимается тяжелым валом и трудно ползет вверх до самого потолка, где исчезает, то ли вливается там в стены, тс ли в свод.
— Ну и что, — сказал я нервно, — предполагаю, этс всего лишь машинный зал… как я считаю. Рабочее помещение. Для простых. Низших по рангу.
За нашими спинами сказал с отвращением тяжел(дышащий сэр Тамплиер:
— Так чего мы здесь? Если здесь для простолюдин-ных филигонов? Я желаю драться только с их рыцарями!
— Я тоже, — поддержал Альбрехт заносчиво, — еще провоняемся простолюдинами!
Я зыркнул искоса, кого это из нас пародирует, надеюсь, не меня, а Боудеррия сказала звонким голосом:
— Наверх!
