нутром, он положил руку на спинку скамьи - уже от этого прикосновения
стало горячо сердцу, - наклонился, хотел заговорить и увидел, что это не
Энн, а постарше кто-то и в очках. Франсис неторопливо прошел дальше, в
другой вагон, покраснев от смущения и от куда глубже ранящей мысли, что
вся его здравая оценка реальности поставлена под сомнение. Ведь если он
путает людей, то где гарантия, что его жизнь с Джулией и дети - что это
столь же вещественно, реально, как его греховные мечты о Париже, как палый
лист, запах травы и свод ветвей в "приюте влюбленных"?
Во второй половине дня Джулия напомнила по телефону, что они сегодня
ужинают в гостях. А вскоре затем позвонил Трейс Бирден.
- Слушай, дружище, - сказал Трейс. - Тут миссис Томас просила. Знаешь,
паренек ее, Клейтон, не устроится никак. Может, посодействуешь? Позвони
Чарли Беллу - он ведь тебе обязан, - замолви словцо, и, я думаю, Чарли...
- Трейс, мне очень жаль, - сказал Франсис, - но за Клейтона я хлопотать
не стану. Он законченный лоботряс. Звучит грубо, но это факт. Всякое
сделанное ему добро обернется потом неприятностью. Он лоботряс
закоренелый, и никуда от этого не денешься, Трейс. Устроим его - все равно
через неделю уволят. Проверенный факт. Мне горько это, Трейс, но, чем
хлопотать за Клейтона, я бы скорей счел себя обязанным предостеречь людей
- тех, которые в память отца хотели бы, естественно, помочь сыну. Я бы
счел себя обязанным предостеречь их, что он - вор...
Когда он положил трубку, вошла мисс Рейни.
- Я увольняюсь, мистер Уид, - сообщила она, подойдя к столу. - Если
необходимо, я могу остаться у вас до семнадцатого, но мне предложили
дивное место, и я хотела бы уволиться как можно скорей.
Она вышла, и Франсис остался один на один с сознанием того, какую
свинью подложил сейчас Клейтону Томасу. Со стены дружно смеялись дети,
снимок блестел: всеми яркими красками лета. Франсис вспомнил - на пляже
они встретили волынщика, и тот за доллар сыграл им боевую песнь
Королевского шотландского полка. А дома он опять застанет Энн. Опять убьет
вечер в гостях у радушных соседей, перебирая в уме глухие улочки, тупики и
подъездные аллеи нежилых особняков. И ничем не унять муки - ни детским
смехом, ни игрой с детьми в софтбол. Перед ним встала вся цепь впечатлений
- авария самолета, новая прислуга Фаркерсонов, Энн, обиженная пьяницей
отцом, - которая неотвратимо привела его к этой беде. Да, он в беде.
Однажды в северных лесах, возвращаясь с речки, где ловил форель, он
заблудился, и теперь его угнетало то же чувство - как ни бодрись, ни
крепись, ни храбрись и ни упорствуй, а все равно не найти в густеющих
сумерках тропу, с которой он сбился. Запахло ночным лесом. Этот тусклый
запах был невыносим, и Франсис отчетливо понял, что достиг точки, где
придется сделать выбор.
Можно пойти к психиатру, как мисс Рейни. Можно пойти в церковь -
спасаться от похоти исповедью. Можно сходить здесь на Манхэттене в
"датское массажное заведение" - знакомый коммивояжер дал как-то адресок.
Можно овладеть Энн силой - или же надеяться, что случай убережет от этого.
И можно напиться. От жизни, от плоти своей не уйдешь; он, как всякий
мужчина, создан быть отцом тысяч - и какой кому вред от свидания, если оно
позволит и ему и Энн радостней взглянуть на мир? Нет, это ложный ход
мыслей, надо вернуться к первому варианту, к психиатру. У него был записан
