в диковинном старом зеркале на дальней стене.
– Что ж, – произнес я, – если я увижу что-нибудь сегодня ночью, это будет надежное свидетельство. Я сужу о таких вещах непредвзято.
– Это ваш собственный выбор, – снова сказал человек с высохшей рукой.
Я услышал стук палки и шаркающие шаги по каменным плитам в проходе снаружи. Дверь заскрипела на петлях, впуская второго старика – еще более согбенного, морщинистого и дряхлого, чем первый. Он опирался на костыль, его глаза были защищены от света козырьком, бледно-розовая нижняя губа отвисла, обнажая гнилые желтые зубы. Он сразу же направился к стоящему по другую сторону стола креслу, тяжело уселся и начал кашлять. Человек с высохшей рукой бросил на него быстрый взгляд с явным выражением неприязни; старуха не обратила внимания на его приход, она по-прежнему глядела в огонь.
– Я сказал: это ваш собственный выбор, – повторил человек с высохшей рукой, когда кашель на время умолк.
– Мой собственный выбор, – подтвердил я.
Человек с козырьком над глазами впервые обнаружил мое присутствие и на мгновение откинул голову назад и вбок, чтобы посмотреть на меня. В этот миг я увидел его глаза, маленькие, зоркие и воспаленные. Потом он снова закашлялся, брызгая слюной.
– Почему вы не пьете? – спросил первый старик, придвигая к нему пиво. Тот налил стакан трясущейся рукой, расплескав половину на дощатый стол. Его чудовищная тень, сгорбившись на стене, передразнивала его движения, пока он наливал и пил. Надо признаться, я был недостаточно подготовлен для встречи с этими гротескными обитателями дома. Есть что-то жестокое в старости, что-то унизительно атавистическое. Кажется, будто день за днем, мало-помалу, стариков оставляют все человеческие чувства. Эти трое нагоняли на меня тоску–с их унылым молчанием, нелепыми повадками, их очевидной враждебностью ко мне и друг к другу.
Я сказал:
– Если вы покажете мне эту вашу «комнату с привидением», я там и устроюсь на ночь.
Кашляющий старик вскинул голову так внезапно, что это меня поразило, и вновь его красные глаза остро глянули на меня из-под козырька; но никто не ответил. С минуту я ждал, переводя взгляд с одного из них на другого.
– Если вы покажете мне комнату, – произнес я немного громче, – я избавлю вас от труда занимать меня беседой.
– На полке за дверью есть свеча, – сказал человек с высохшей рукой, обращаясь ко мне и глядя мне под ноги. – Но если вы пойдете в красную комнату сегодня ночью…
– В эту ночь всех ночей! – перебила его старуха.
– …вы пойдете туда один.
– Очень хорошо, – ответил я. – И какой дорогой мне идти?
– Идите по переходу, – сказал старик, – пока не упретесь в дверь. За ней винтовая лестница. На середине подъема, на площадке, есть другая дверь, обитая сукном. Войдете в нее и ступайте по длинному коридору, до самого конца. Ступеньки слева ведут в красную комнату.
– Я правильно понял? – спросил я и повторил его указания. Он поправил меня в одной детали.
– И вы в самом деле идете туда? – сказал человек с козырьком над глазами, в третий раз повернувшись ко мне с тем же странным, неестественным наклоном головы.
– В эту ночь всех ночей! – добавила старуха.
– Я затем и приехал, – ответил я и направился к двери.
Пока я шел через комнату, второй старик поднялся и обогнул стол, чтобы сесть ближе к другим и к огню. На пороге я оглянулся: все они жались друг к другу, темные силуэты на фоне горящего очага, и вполоборота смотрели на меня с отрешенным выражением на древних лицах.
– Доброй ночи, – сказал я, отворяя дверь.
– Это ваш собственный выбор, – сказал человек с высохшей рукой.
Я не закрывал двери, пока свечной фитиль не разгорелся как следует. Потом я притворил ее и спустился в гулкий холодный переход. Должен признать, что трое чудаковатых старцев, на попечении которых госпожа оставила замок, и причудливая старомодная обстановка в покоях домоправительницы, где они собрались, немного выбили меня из колеи, как я
