сидеть тихо, как мышь. Ясно?
Корявая птичья рука впилась мне в плечо.
– Кто ты такой, Вольф? Мне стало казаться, что я тебя совсем не знаю. Ты ведь один из них,
верно? Ты был с ними, только теперь ты… Теперь ты против них. Да, Вольф, верно?
– Снова ты за свое…
42
– Я знаю, Вольф… Это – заговор. Государственный заговор. С ними – с пришельцами. Скажи мне
правду, Вольф… Ты же знаешь правду…
– Нет никаких пришельцев! Нет их! Понял?!
– А ты, Вольф? Ты разве не пришелец? Ты появляешься из ниоткуда и исчезаешь в никуда…
– Молчи! Мне пора в путь! А ты оставайся! Слышишь, старик, ни шагу отсюда!
Глава 12
Еще не сделал, еще только собираюсь сделать, а уже вижу горящие гневом глаза Игоря
Ивановича, уже слышу его грозовой голос: “Подвел ты всех нас, Слава. Нет тебе прощения.
Пойдешь ты, Слава, под трибунал. Будешь гореть в аду, вернее, – гнить в тюрьме по решению
справедливого суда”. Это в худшем случае. Или: “Подвел ты меня своей выходкой. Нет тебе больше
доверия. Пойдешь ты к черту, Слава, с содранными погонами и прицепленным на их место
позором. Будешь ты изгнан из управления, и не будет тебе дороги обратно”. Это в случае среднем.
Или: “Подвел ты меня своей безответственностью. Будешь ты, Слава, искупать вину кровью и
возвращать доверие тяжким трудом. Решил я, что врата известных тебе стран будут перед тобой
закрыты отныне и вовеки. Пошлю тебя, Слава, воевать в горячую точку на краю света”. Это в
случае хорошем. Удастся мне убедить его, что я в ерундовый загул ушел, а не ударился с головой во
все тяжкие – тогда все еще не так скверно выйдет. А узнает он правду – худо мне будет, как никогда
еще не было.
Эх, пошлет он меня воевать. Что ж… Хотя бы буду знать, что наказание – заслуженное. Кидаюсь
я, как крыса в кипяток… Нюхом чую – ждет меня пустыня и война, о которой посторонние и не
знают. Наши еще войска на эти территории ввести не успеют, а я на этих территориях уже успею
подохнуть – трижды подохнуть успею.
Не хочу я воевать – отвоевал свое. Только что еще остается, когда страсть в крови кипит? Она
мою кровь выварит, воду из вен выпарит, зажарит меня и испепелит в прах. Сгорит душа дотла –
разнесет горячий ветер мой пепел среди песка и похоронит его под огненным солнцем. И к черту!
Не век же мне здесь прохлаждаться!
Страсть – штука страшная, только никуда мне от нее теперь не деться. Сначала – свистела, как
пуля у виска… или того хуже, как комар над ухом. А после – сразила наповал. Шибанула прямо в
грудь, шальная… облепила комариным роем и зудит так, что я, окаянный, места не нахожу.
Глава 13
Остановился, только въехав в город. Оставил мотоцикл и пошел к полякам пешком. Мне нужна
чистая машина и оружие. На оба вопроса один ответ – пан Мсцишевский.
Мсцишевский заслуживает моего, остановленного на нем, “волчьего взгляда”. Пан знатен и стоит
на высшей ступени высокомерия. Поляк всегда помнит о своем происхождении, но никогда не
выставляет своей запредельной заносчивости напоказ. В старой шляхте – в воинстве – пан
безусловно был бы славным воеводой. Ведь в прежние времена жажда наживы, сопровождаемая
кровавой расправой, позорной не считалась, а, скорее, – почиталась за честь. Но в наше время пан
просто – преступник. Правда, преступник он не простой, а – опасный… и опасен он не одной этой
стране.
Поляк тайно торгует оружием не только на территориях Дойчланда, но оружие он толкает только
определенным запрещенным экстремистским организациям. Пан вооружает всех, кого требуют
вооружить британцы. А британцы – близкие друзья основного и главного врага, общего для всех
остальных стран. Объединенными силами враг старается рассорить и разрушить Россию, Китай и
остатки ЕС. Точнее, – Дойчланд. Германия осталась последней сильной страной ЕС – его
последней опорой. Она одна продолжает стоять на ногах, вопреки всем стараниям врага. Так что
враг стремится ослабить ее всеми силами, собираясь в скором времени подчинить ее своей власти
и взять себе всю с головой – и с душой, и с телом. А Мсцишевский врагу способствует.
43
Он вредит не только германским властям, но и российскому правительству, и вызывает на
противостояние не только германские спецслужбы и вооруженные силы, но и наши – и нашу
службу госбезопасности, и наше главное разведуправление. Но с ним все не просто. Он такой же
“волк”, как и все мы, – жестокий, рассудочный и осторожный. К пану не подступишься и не
подкопаешься. Жизнь здесь, на германской земле, он ведет крайне скромную и с вида спокойную –
будто у него и нет огромного состояния, сохраняемого Британией и Бельгией, будто он и не
посягает на покой земли германской. Пан тщательно скрывает свой преступный промысел и свои
прочные связи с врагом. Действует вне закона он часто чужими руками и через подставных лиц.
Ничтожные послабления позволяет себе редко и только в своей тесной среде. А окружает себя пан
одними поляками – в его круг человеку чужой крови пути нет. Его люди не просто покупаются и
продаются – они проходят тщательный отбор. Пан требует от них личной преданности и получает
ее сполна. Он огражден от беды и горя дружбой с британцами и вызванным ими беспределом в
Германии. Германские власти, с головой втянутые во вражду друг с другом, с трудом сдерживают
беспорядки в стране. С поляком, покупающим не простые предметы, а преданность людей, им пока
никак не справиться. Пока расправиться с ним можем только мы.
Повинуясь приказу руководства, я внедрился в его окружение и завоевал его доверие. Задачей
передо мной стояло – не позволить ему вторгнуться на территории России и тени российской. Мы
ведь тоже торгуем оружием на чужих территориях в своих целях – часто руками таких же темных
людей… вернее, – личностей, как Мсцишевский. Я исполнил задачу – сорвал ряд операций поляка,
срубил на корню его планы и заполучил нужные начальству сведения о нем. Мы властны над ним –
можем давить на него, диктовать ему и управлять им. Но пока мы его не трогаем, а ждем, когда
германские власти сообразят, что их внутренней вражде конца не видать, а внешний враг совсем не
за горами, – тогда они согласятся на безоговорочную дружбу с нами и на условия нашей дружбы.
Тогда Мсцишевский будет убран нами с поля боя или просто устранен мной из жизни. А пока я,
особо не встревая в его дела, держу с ним связь. Контакт и контроль – все, что требует от меня
ныне начальник. Оружие и машины – все, что мне ныне нужно от Мсцишевского. С оружием
вопрос исчерпан, а с машинами… К машинам поляк просто тяготеет душой.
Начал загружать в голову польский – мне на нем нужно говорить чисто и мысли излагать четко, а
я изрядное время на нем не изъяснялся. Только перед тем, как явиться к полякам, я должен…
Засветил экран, запустил “отмычку”, открыл линию связи.
– Швед, давай открывалку.
– Не готово еще.
– Мне и простая сперва подойдет. Пока и крючок заточенный сгодится пробку пивной бутылки
подцепить.
– Понял. Оставлю, где обычно. Главная открывалка тоже с часу на час будет.
– Швед, так вышло, что все главное только впереди. Третья открывалка должна быть другой –
сложной. Действительно сложной.
– Что, градус повышаешь?
– Повышаю, Швед, – сильно. Мне не водку, а чистый спирт пить предстоит.
– Запой, Охотник?
– Без вопросов.
– Точно запой…
– Швед, выручай! Дело серьезно! А время торопит!
– Данные оставь – я все сделаю. А ты не надумал с нами – в Карелию?
– Какая Карелия?!
– Ты взвинченный что-то…
– Оставь первую открывалку – я возьму. Готовь вторую. А к вечеру – третью.
– Я один к вечеру никак не закончу. Надо Вейкко подключить.
