скрылся от принюхивающегося ко мне пса за приоткрытыми вратами.
Глава 17
Рухнули с поляком, задыхаясь от тяжкого труда, возле дерева. Мечтаем мы с ним после долгого
копания могилы в грязи и твердом грунте и упорного таскания тяжестей только о стремительной и
неотягощенной муками смерти. Одна Агнешка нам, загрязненным и замученным, отрада для глаз.
Она, бледная и притихшая, сидит на краю глубокой ямы, подтянув колени к груди и сжав в руках
блеклый лучик света. Она провожает печальным взглядом слабые лучи, уходящие вглубь могилы, и
еле слышно шепчет молитву.
– Слушай, Агнешка, а ты правда ничего поесть не взяла?
Она перевела на меня укоризненный взгляд.
– Я не думала, что мы уйдем так далеко… и не думала, что придем в такое место… и, что ты
сможешь есть в таком месте – не думала. И вообще – у нас есть нечего.
Она склонила голову, скрывая лицо за струйками скинутых на глаза волос, – старается мне слез
лишний раз не показывать… знает, что я терпеть не могу пускания жидкостей, сопутствующих
падению духа.
– Да ладно тебе, добудем мы все, что надо. С голода не умрем.
Она кивнула, но плакать не перестала, так что я решил оставить ее в покое, поднимая
вымотанного Войцеха и принявшись за саркофаг. Столкнули его в яму, крышку спустили следом…
а за крышкой спустился и я – мне предстоит пройтись мастерком по всем щелям саркофага.
Вдали взвыл голодный пес, и Агнешка с приглушенным криком соскользнула с могильного края
ко мне в яму. Она словно солнце мне на голову свалилась – схватил ее, как синюю птицу счастья,
стараясь сдержаться и слишком сильно не сдавить столь хрупкое создание. Войцех склонился над
ямой, подобрав брошенный девушкой фонарь и высвечивая нас – меня, счастливого, и ее,
несчастную.
– Вы что? Вы что там делаете?
– А ты иди к нам – посмотри!
Войцех положил фонарь на край и послушно прыгнул в яму. Вот дурак мой братишка… хоть бы
подумал, как тяжело нам теперь выбираться будет. Ничего, не позволю себе разозлиться на него,
пусть он и заслужил. Просто, сейчас Агнешка остро ощущает опасность, а не сторонится она меня
лишь в такие периоды, так что я таких мгновений на ветер не спускаю – пользуюсь ее страхом, как
всегда всеми проявлениями чужих слабостей. Вот в нагрузку ко всему набежали кладбищенские
собаки – они бродят по краю ямы, в блеклом свете брошенного фонаря они отбрасывают ужасные
тени, и девушка трепещет у меня в руках, как пойманный мотылек. Оброненная неосторожной
собакой кость врезала Войцеху по плечу, и он больно вцепился в мою покалеченную руку.
– Ян, что они бросили?
Скулящая голова голодной собаки, обронившей добычу, свесилась вниз, и я усмехнулся.
– А ты как думаешь? Кость, конечно.
– Кость, думаешь?
– А что еще? Что еще они здесь могут есть?
155
– А что они могут здесь есть, Ян?
Схватил Войцеха сзади за шею холодной рукой.
– Мертвецов!
Видно дорого мне обойдется тупая выходка. Войцех рванул наверх, берясь за лопату, разгоняя
собак, вырывая у меня девушку и волоча ее за собой. Я скрипнул зубами, прыгая, цепляясь за дерн
и корни, торчащие на краю могилы. Кинулся догонять их, стараясь не вспоминать про хромоту и
перегруженную при рывке покалеченную руку.
– Вашу ж… Да стойте вы!
Параноики просто какие-то! Нагнал их только у ограды. По привычке подкрался к ним тихо, и
они закричали, когда я налетел на них из темноты. Черт… Бегут без оглядки… и через забор
сигают. Дает же Агнешка жару – не ждал от нее такой прыти. Бегу за ними.
Перемахнул через забор, но опоры не нашел и полетел прямиком в канаву. Всплеск воды
предупредил меня о… воде. Черт… Что за ночь?! Мне только промокнуть не хватало!
– Да вы что вообще?!
Выловил Войцеха, выбирающегося из разведенной студеной водицей грязи на другой берег
обрывистой канавы. Он дернулся, оборачиваясь и отбиваясь одновременно.
– Да тихо вы! Войцех!
– Ян?
– Я!
Он охватил меня медвежьим захватом, вытаскивая их воды.
– Ян, нервы не выдержали.
– Да ты что? Никогда бы не догадался.
– Не надо больше про мертвецов, Ян… не делай так больше.
– Да что они тебе такого сделали, что ты их так боишься? Лежат себе спокойно – гниют в
гробах…
– А вдруг они…
– Какой же ты у меня впечатлительный, Войцех. Не дело.
– Не люблю я мертвецов, Ян… и не надо язвить.
– Да ладно тебе, не бойся ты их. Ты на нас посмотри, мы их ничем не краше. Не тронут они нас
таких, Войцех, – за себе подобных примут, приголубят, приласкают…
– Ян, не надо мне про них… ты же знаешь, что покойники едят…
– Да ничего они не едят! Мертвые они! А где Агнешка? Ты ее что, бросил?
– Нет… потерял просто.
– Твою ж… Что стоишь?! Пошли искать!
Вычислил девушку по всхлипам и пошел на голос. Продираюсь среди высокой травы по низкой
воде. В острые листья тростника впутаны перья белой птицы – хищник руку приложил, растерзал
здесь легкокрылого голубя. Эх, красавица моя, крадусь я к тебе хищником! Подхожу я к тебе,
лебедь мой очарованный, как Зигфрид, одержимый страстью! Сейчас закипает моя кровь! А скоро
полетят твои перья! Отодрал ее от коряги, в которую она вцепилась чуть не намертво, вытащил из
воды русалку мою и потащил обратно – на кладбище. Надо же, в конце концов, могильник
известкой засыпать и зарыть.
Глава 18
Расположившись среди древесных корней, расшнуровываю туго стянутые голенища сапог,
намереваясь избавиться от канавной водицы. Понурый поляк не ноет, а девушка – просто душу мне
рвет всхлипами и дрожью. Надо выбить у них из головы все ненужное и вынудить на
обогревательную деятельность.
Заставил Войцеха закапывать яму и закладывать землю аккуратно срезанным дерном – правда,
пришлось пообещать ему зачесть работу пропущенной тренировкой. Агнешку решил отвлечь от
ночного страха и промозглой сырости переключением на молитву о непробудном сне
кладбищенского сторожа.
156
Агнешка, видно, сильно провинилась в последнее время и нагрешила порядком, так что бог и
не подумал ей помогать. Молитвы ее были проигнорированы, и сторож с ружьем наперевес
попытался подкрасться к нам со спины. Засек я его задолго до неизбежного столкновения лицом к
лицу, и мы дали деру еще до его приближения. Ретировались поспешно, и я не предупредил
поляков о скрытных предосторожностях. Они, резко вскочив, раскидали земляные комья и… в
ночной кладбищенской тиши разлетелся громовым раскатом рев сторожа, сопровождаемый
протяжным и тоскливым воем голодных псов. Рад, что нас преследуют только леденящие душу
вопли сторожа, похоже, с трудом проснувшегося посреди ночи от нашего шума после перепоя.
Скорей всего, он в свой черед сочтет нас нечестью – от еще не протрезвевшего и не продравшего
глаза человека ничего иного ждать не следует. Нам на руку. Мне даже о легендах для нашего
прикрытия думать не придется – люди про нас придумают столько легенд, что мне и не снилось.
Люди это дело любят – про это забывать не стоит, им надо для таких дел волю давать… им только
дай простор для воображения. А особенно легкий испуг хорош… люди любят получать заряды
легкого испуга. Нервишки себе потухшие подпалить, кровушку застойную разогнать никто не
прочь. Эх, Игорь Иванович, нравится мне людям головы морочить, ничего не могу поделать! Эх,
нравится! По душе мне людей их страхами порой попугать! И вообще – по душе мне люди с их
слабостями, как кости собакам! Их слабости у меня в голове, как хрящи на зубах у хищного волка
хрустят!
Глава 19
Поторопил выбившегося из сил Войцеха, тащащего сильно тормозящую нас девушку.
– Рассвет близок! Мне скрываться пора! Что тащишься, как труп?! Живей давай!
