держатся обычно друг друга, обороняясь не в одиночку… Мы забиваем тех, что держатся
одиночками с краю стаи или в отдаление… Олаф выделил таких зверей и теперь думает, как к ним
подойти безопаснее будет… А Фламмер, кажется, сосредоточен больше не на зверях, а на ясном
небе… И не зря он так… Над нашими головами взвился серебренный рой, исчезнувший в вышине
поблекшими искрами…
Олаф сжал кулаки, выдирая клочья мха…
– Это что еще?!
Офицер резко выдохнул задержанный воздух…
– Истребители Ивартэна…
– Ивартэна?!
– Они посланы Ивартэном…
Что-то холодное и когтистое заметалось по моему позвоночнику и юркнуло под ребра, прячась
от острого ощущения опасности…
– Это же плохо, капитан… Плохо, что они из – Ивартэна… Из этой центральной крепости…
– Плохо, Ханс, – с какими бы целями их ни подняли – это плохо… Война пришла на север – с
какими бы силами север ни воевал – он вступил в войну…
Олаф беспокойно вздернул головой…
– И что теперь?
– Нам надо уйти, Олаф, – без задержек.
– Тролль их растерзай! С их войной скоро нам и на охоту не выйти!
– Это одна из последних охот, Олаф, или – последняя. Надо уходить.
– Мы с пустыми руками не уйдем.
– Времени нет. Нам нельзя находиться здесь.
47
– Ничего… Забьем зверя – и уйдем… Теперь нам придется неизвестно сколько скрываться на
заброшенных объектах…
– Теперь и на закрытые объекты нам дороги нет. Теперь и “защитник” нам не поможет. Теперь
эти территории возьмут под жесткий контроль.
– Тогда надо… Надо уходить с севера…
– Иного выбора нам не оставят, Олаф.
– Нет, мы не станем подыхать здесь со страху и с голоду – здесь, в бескрайних снегах севера…
Мы уйдем на запад… Мы отправимся в леса Штрауба…
– На восток, Олаф, – в степи Сюань-Чжи.
– Укрепление Сюань-Чжи? Оно в зоне боевых действий… Оно в зоне ожесточенных
столкновений всех трех систем…
– Сюань-Чжи теперь – на территории врага, разоренной тремя системами.
– Еще этого не хватало… Я знаю, что скрыться нам проще на землях, где нам сложнее не
сдохнуть, где нас просто не станут искать… Но вражеский восток… Мы не выживем…
– “Драконам” Хакая, солдатам Снегова и Роттера дело будет только друг до друга – не до нас.
– Верно, в общем… Верно… Но я бы шел на запад…
Офицер отрицательно качнул головой… Но он не настаивает, равнодушно взирая на замершее в
вышине небо… Но и Олаф не перечит ему… Олаф соглашается с ним, подчиняясь ему… А у меня
в голове… взорванный муравейник – вот что у меня в голове… Меня пугает это невиданное и
немыслимое для меня равнодушие офицера… Пугает, что Олаф… Он считает это неестественное
равнодушие проявлением выдержки, что только укрепляет его уверенность в этом офицере… А я
вот не уверен в нем – в его неуклонности и решительности… он проявляет не эти качества – это
что-то другое…
Я бы рад бросить все и вернуться… Но Олаф, поднимаясь, подключает хлыст…
Запись №18
Хлысты затрещали, осыпая нас искрами, и зверский крик разлетелся над долиной… Мшистый
покров разорвался клочьями над спинами вздыбленных тварей… Они рванулись к нам с кличами,
скалясь и щетинясь… Они всегда идут напролом, когда их загоняешь… И всегда идут стаей… Не
всей стаей, но и не разрозненно, не в одиночку… Они оберегают зверенышей, защищая их
обрушенным на нас злом… Я пропускаю тех тварей, что со зверенышами, – таких мы не трогаем,
таким мы только не позволяем подступать к нам… А тех тварей, что в стороне… Мы охотимся
именно на таких – стараемся отогнать от остальных, от стаи… Я приметил подходящего зверя еще
заранее и пошел ему на перехват… Это самый напряженный момент, когда мы со зверьми просто
кидаемся друг на друга…
Я разогнал хлыст, растянутый до предельной длины, не дающей потери мощности… И
хлестнул оскаленную на меня тварь, выгнувшую хребет под ожегшими ее искрами… Она ринулась
в сторону, но я не упустил ее… Я растянул хлыст, стегая ее спину с пониженной мощностью… Она
метнулась в другую сторону, но кнут просвистел у нее над головой, рассекая ей надбровье,
закрывая глаз, заставляя разворачиваться… Теперь тварь несется от моего кнута к укрытию, а я
преследую ее… стараясь не думать о ее страданиях…
Удар под колено не сбил зверя, но заставил его споткнуться и зацепить когтями мох –
поверхностные и крепко переплетенные корни мха. Зверь, не останавливаясь, выдрал и разорвал
мох в клочья, но это замедлило его ход… И я помчался к нему, сокращая дистанцию и длину кнута,
увеличивая мощность разряда… Теперь я сшиб его ударом сильнее прежнего – он рухнул под
градом искр… Я сразу собрал кнут под рукоять, не позволяя зверю запутаться и разорвать поле
кнута, удерживающее управляемые частицы… Зверь поднялся, припадая на хромую ногу, когда я
подлетел к нему, распуская искрящий предельной мощностью хлыст… Он понял, что ему не уйти,
и обернулся ко мне, вздымая шерсть на загривке, всматриваясь в меня темнеющими глазами…
Хлыст взметнулся в воздух вслед за вздыбленным зверем, обдавая обжигающими искрами нас
обоих… Треск рассыпался огнями… и все затмил, заглушил визг… Все звенит, разбиваясь
48
осколками, – все в моей голове… Я не вижу – все меркнет во мраке… Но одна тень темнее
других… Это он – это зверь… Один рывок – только один… И это кончится – все кончится… Я
собираю остатки воли, не пораженной криком… Огибаю вздыбленную тварь, оборачивающуюся за
мной, шибаю ее блекнущим бичом и бросаюсь сбоку ей на шею, вбивая клинок под челюсть…
падая вместе с ней… падая на нее…
Рука так дрожит, что я не могу снять маску… Я сдираю ее, но не могу вдохнуть, хватая жалкие
обрывки воздуха… Я живой… А эта тварь… Я убил зверя.
Фламмер молча поднял меня, крепко обхватив за плечи, так и ходящие ходуном… Он отодрал
мою руку от рукояти ножа, всаженного в горло зверюги, а из другой – вырвал маску…
– Давай соберись. Ты справился. Успокойся. Надевай маску и дыши ровнее.
Я смотрю на него с изумлением… А он хватает тушу зверя за клок шерсти и волочит к груде
камней, где уже свалены три забитых зверюги… Это Олаф – он просто спалил этих зверюг
хлыстами… Он ослепил этих зверей – рассек их глаза горящим кнутом… Он разогнал кнут так, что
разрубил их связки и сухожилия… Он задушил их – схлестнул им шею кнутом… Но не просто
задушил – он обвил им горло огнем, спущенным с хлыста… У меня по плечам пробежались
продрогшие крысы, заставляя меня сжиматься и съеживаться… Я вздрогнул, сгоняя их, но только
стряхнул их на спину, в которую они крепко вцепились каждым холодным когтем… Пожадничал
Олаф, позарившись на обоих тварей, – он попортил не только их шкуры, но и мои нервы… Обычно
он так не делает, поражая зверя с расчетом на сохранность шкуры… Но эта охота – особенная…
Она – прощальная… А офицер… Его зверь цел – нет никаких видимых увечий… Я удивился еще
сильнее – забыл даже про ушибы… почти забыл… Я побрел к этому зверю – посмотреть, как это
офицер его так… Колени у меня подгибаются, а локти наоборот – не гнутся… Я не только устал и
продрог, но еще и болит все, что не болело во время охоты… Так всегда – страх и агрессия
притупляют все чувства… А когда они отступают – наваливается все и сразу…
Я нагнулся к этой нетронутой с виду твари, лежащей на спине, как человек, раскинувший руки
и запрокинувший голову… Уставился на грудь зверюги и обомлел… Это ж как так?..
– Олаф, а как это так?..
Олаф с хищной ухмылкой, подошел ко мне, упирая руки в бока и разглядывая распростертую
перед ним зверюгу…
– Прямо в сердце. С одного удара.
– А как это?..
Олаф аж глаза сощурил, аж клыком блеснул через тонкую улыбку…
– Не знаю, как. Не видел. А жаль. Хотел бы посмотреть.
