все организации, от которых зависело наше благополучие, начиная от ЦК Узбекистана.
А мои “старые друзья” продолжали писать доносы, и к нам приходило бесконечное
число всякого рода комиссий. Наконец я не выдержал, взял шесть или семь справок по
проверке за один месяц и пошел на прием к Шарафу Рашидову. Он посмотрел две из этих
справок, потом вызвал Рахматова, заведующего отделом промышленности, и при мне сказал,
что отныне на РТИ комиссия может прийти только с его, Рашидова, личного разрешения.
В 1966 году мне вручили орден “Знак Почета”. Можно себе представить, что это всего
за год работы, что это еврею, и сразу орден, а не медаль. Ордена и медали получили еще
несколько ветеранов завода, проработавших более десяти лет.
Все вроде бы налаживалось. Меня избрали депутатом, членом всяких партийных
органов. Сонечка работала в институте, который я когда-то окончил. Занятия кончались
очень поздно, и я ездил на нашей машине ее встречать. Родители мои тоже переехали в
Ташкент и купили себе небольшой домик. Мы перебрались в центр города на
Новомосковскую улицу, в дом, который построил авиационный завод. Лева уже учился в
девятом классе, Ирина в пятом, ребята занимались спортом. Соседи по дому были летчики-
испытатели.
Дом был большой, 14=подъездный. Квартиру нам дали на пятом этаже, лифта не
было. Но все были молодые, и пятый этаж казался игрушкой для нас. Большую лоджию я
оборудовал под спортзал. Друзья стали жить ближе к нам. Но, видно, правильно говорится,
что жизнь, как зебра – то черная полоса, то белая.
Вдруг жена заболевает, ей предстоит серьезная полостная операция. Месяцами
тянутся анализы, всяческие консилиумы и вот двадцать первого апреля 1966 года ее
оперируют. За день до операции заходят врачи к ней в палату, а она делает себе маникюр.
Главврач потом мне сказал:
– Это первый случай в моей практике, когда больная ведет себя так мужественно
перед такой опасной операцией.
– Я же женщина, если и помру, то с маникюром.
К счастью, все закончилось благополучно, но через четыре дня мы вынуждены были
забрать Соню домой, так как в больнице начинался ремонт. Двадцать пятого апреля 1966 года
мы привезли жену домой, подняли, сидя на стуле, на пятый этаж и были страшно рады, и
мы, конечно, не представляли, что с завтрашнего раннего утра начнется совершенно новый
этап в нашей жизни и в жизни всех жителей Ташкента и его ближайших окрестностей.
Итак, в пять-тридцать утра, 26 апреля1966 года началось ташкентское землетрясение.
Первый толчок более девяти единиц по шкале Рихтера. Это вообще, как говорится,
57
смертельный удар. Но, учитывая, что эпицентр был под Ташкентом, а толчки вертикальные,
то все лопнуло, поломалось, но не развалилось. Если бы толчок был горизонтальный, то
Ташкент бы развалило процентов на семьдесят. Мне пришлось быть в Ашхабаде после
землетрясения 1946 года. В городе осталось стоять два здания – банк и вокзал. Они были
построены при царе и технология кладки, а, главное, растворы, были высококачественные.
В Ашхабаде в живых осталось двадцать процентов населения. Остальные погибли. Сейчас
город построен под десять баллов, но, учитывая воровство и халтуру в исполнении работ,
уверенности в качестве построек лично у меня никакой нет.
Итак, удар под десять баллов, но дом наш устоял. Хотя у нас посуда почти вся
разбилась и попадала, то же самое люстры, шкафы. За дверью в спальню стояло три
двадцатилитровых бутыли с пьяными персиками. (Несколько отвлекусь для объяснения, что
такое пьяные персики. Технология простая: Берется емкость, в частности у меня были
двадцатилитровые бутыли. В эти бутыли закладываются нарезанные половинки или
четвертушки помытых очищенных персиков. Наполняют ими бутыль полностью и заливают
чистым спиртом. Через месяц “блюдо” готово. Эффект потрясающий.) Одна бутыль упала и
все разлилось. Шкаф с книгами около Сонечкиной и моей кровати раскрылся, и все книги
вывалились наружу и так далее. Над городом полыхало зарево негорящих пожаров - есть
такое явление при землетрясении. Был слышен какой-то гул, вызывающий ужас. Многие
были уверены, что началась атомная война. Дом продолжал качаться. Ирине было
одиннадцать лет, и она, вроде бы не очень собранная и взрослая, она как по команде оделась
за пять секунд и с пятого этажа, по лестнице, выскочила на улицу.
Лев быстро оделся и спросил:
– Что будем делать?
Я сразу после удара встал на четвереньки над Сонечкой надеясь прикрыть ее рану.
Толчки продолжались. Через несколько минут мы одели Соню, посадили ее на стул и вместе
с Левой снесли вниз. У нас перед домом в ряд было установлено три десятка металлических
гаражей, один из которых был наш, где стояла “Волга”. Я открыл гараж, разложил сиденья –
сделал спальные места. Хорошо, что в “Волге” не отдельные сиденья, а хороший диван. Хоть
и было рисковано, сбегали вместе с сыном на пятый этаж и взяли постельные
принадлежности и кое-какую еду. Лев вел себя по-мужски, и очень собранно.
Землю продолжало трясти. На первом этаже нашего дома был продовольственный
магазин. Витрины разбились, по улице катались бутылки коньяка и банки консервов. Но
никто ничего не брал. Даже в голову не приходило. Толчки следовали за толчками, и
обстановка была очень напряженной. Все жильцы дома находились во дворе. Начали ставить
палатки - те, у кого они были. В ход пошли старые парашюты. Началась уличная жизнь.
Буквально через тридцать-сорок минут подъехал мой водитель, и мы поехали на завод.
Мой водитель Ильхом был узбек, отличный парень,к тридцати годам имел пятерых
детей, и все мальчишки. После первых толчков его семья, спавшая во дворе, вынесла все из
дома, и вопросов не было. У узбеков того времени главное было – ковры, одеяла, подушки;
как правило, спали на полу.
Проезжая город видели, что в такой трагический момент люди шли на свои заводы и
фабрики. На заводе, я сразу организовал три аварийных бригады. В каждой – два слесаря,
плотник и электрик. В резинотехническом производстве используется много брезента. Мы
выделили три грузовика – это все, что у нас было, – загрузили брезент, доски, руддолготы
(тонкие стволы деревьев), гвозди, веревки, осветительный провод, и все это отправили в
район, где жили наши рабочие, где и был эпицентр землетрясения. Назывался он Кашгарка.
Здесь сейчас стоит стелла и памятник жертвам землетрясения.
Из всех предприятий Ташкента мы, наш завод, первыми пришли на помощь людям.
Проделали огромную работу, поставили более ста палаток. Кому-то помогли деньгами,
одеждой. В районе, где жили наши рабочие, разрушены были почти все дома, наша помощь
была оказана вовремя и, главное, была совершенно необходима. Конечно, страна быстро
прореагировала на ташкентское землетрясение, помощь оказывали все регионы и
58
республики Советского Союза. Надо отдать должное самоотверженности советских людей,
которые в очень сложных условиях восстанавливали Ташкент. В связи с крайне тяжелой
обстановкой я попросил министра нефтехимической промышленности оказать необходимую
помощь. А также попросил разрешения использовать имеющийся у нас брезент. Разрешение
я такое получил, и потом это здорово пригодилось. Кроме того, попросил министра помочь в
создании проекта нового завода по всем необходимым нормам.
Министр прислал заместителя начальника Главрезинпрома, чтобы он ознакомился с
ситуацией и подготовил предложения. Московский гость приехал, мы его встретили,
напоили, накормили и определили в гостиницу ЦК Узбекистана. Ночью опять были
серьезные толчки. Наш гость не спал, а был на улице около гостиницы. Утром он предложил
