которой командовал сокурсник Дергача по танковому училищу лейтенант Пахомов, молчаливый здоровяк с родимым пятном на щеке.
Над заросшим травой полем порхали бабочки-капустницы, высоко в небе трепетал одинокий жаворонок. Солнце палило немилосердно, в танке, несмотря на открытые люки, стало жарко и душно.
— Сейчас бы мороженого… И пивка холодного — литр залпом! — мечтательно прокричал Вяхирев.
— И на пляже поваляться, — срывающимся высоким голосом поддержал его Зиновьев. — С девушкой!
— Щас поваляемся, — пробормотал Дергач, щуря глаза от слепящего солнца. — Или нас поваляют…
У командира «Погибели» имелось нехорошее предчувствие, и оно крепло с каждой секундой. «Полста первый» уже давно не бывал в настоящем, «крепком» бою, а когда такое происходит, у танкистов появляется страх перед будущим. Одно дело — обслуживать танк, заправлять и смазывать его, жить в нем, ездить на нем, совершая переходы и марши. Постепенно ты привыкаешь к машине, она становится не просто бронированным трактором с пушкой, а твоим домом и одновременно приобретает черты полуодушевленного существа, грозного, могучего — и в то же время очень уязвимого. И когда это происходит, ожидание боя — а он обязательно случится, на то и война — превращается в настоящий кошмар. Люди не спят ночами, мучаются и подсознательно желают, чтобы спокойная жизнь или поскорее закончилась — или не кончалась никогда.
В бою все просто. Нервы — как струны, вся рассудительность уходит на какой-то второй или даже третий план, и танкисты действуют на инстинктах, на эмоциях и интуиции. Тут уже не до жалости к танку и к самим себе. Главными чувствами становятся ненависть к противнику и желание во что бы то ни стало успеть первым — успеть выстрелить, успеть совершить маневр, успеть уйти из-под обстрела. Но это именно в бою, а до него еще нужно дожить…
— И ожидание любви сильнее, чем любовь, волнует, — прошептал Дергач.
Одинокая лиса, вспугнутая ревом бронированных машин, живым факелом заметалась по полю. Красильников засмеялся:
— О, глянь, какой воротник бегает!
Звука выстрела никто не услышал, просто КВ с номером 19 на башне вдруг зачадил и завертелся на месте.
— Пахом горит! — крикнул Дергач, и тут же комбат передал всем машинам:
— Слева в балке «Фердинанд»! Повторяю — в балке «Федя». «Девятнашка» подбита. Огонь бронебойными!
— Заряжай! — заорал Дергач. — Пакор, тормози!
«Погибель» встал, словно наткнулся на невидимую преграду. Красильников, матерясь сквозь зубы, крутил ручку наводки, нашаривая стволом орудия засевшую в неприметной низинке «остовскую» самоходку. «Фердинанд» был грозным противником для всех без исключения машин — мощная 88- миллиметровая пушка и толстая лобовая броня превращали этот истребитель танков в настоящий передвижной ДОТ.
Один за другим КВ открывали огонь, стремясь накрыть «Федю», пока тот не успел сменить позицию. На склонах балки вставали султаны взрывов. Но немец явно не спешил удирать. Командир самоходки не стал добивать поврежденный КВ Пахомова, а перенес огонь на другие танки. Конус вздыбленной земли вырос возле «пятнашки», затем «двадцать третий» успел отъехать после выстрела в сторону и вражеский наводчик промахнулся, а вот «двадцать пятому» не повезло — бронебойный снаряд «Фердинанда» клюнул КВ в борт во время маневра поворота и, судя по всему, попал в боекомплект. Корпус танка вспучило изнутри мощным взрывом, ствол пушки уткнулся в землю. Долину заволокло дымом.
— Огонь! — заорал Дергач, и в танке грохнуло.
Зазвенела стреляная гильза, пороховая гарь ударила в нос.
— Вперед! Жми, Пакорыч! — командовал лейтенант, пока Вяхирев перезаряжал орудие. — Олень! Песец! Тормоз! Огонь!
Грохот, звон…
— Есть! Попал, попал! — Красильников оторвался от прицела, вытер мокрое от пота, злое лицо. — Засадил я ему, падле!
«Фердинанд» и вправду задымил, но, судя по всему, повреждения он получил незначительные, потому что хода не потерял и начал ворочаться в балке, стремясь уйти от обстрела. Звягин не дал ему такой возможности — по его приказу сразу три КВ на полной скорости выкатились на дистанцию прямой наводки и вколотили по снаряду в серый корпус самоходки. «Фердинанд» вспыхнул, словно стог сена.
— Тут ему и могила, и кол осиновый! — подытожил Дергач.
— Комбат на связи! — доложил Зиновьев, колдуя над рацией. — Переключаю…
Дергач прижал обеими ладонями наушники. Комбат, раздосадованный потерей двух танков, сначала обматерил весь белый свет, потом сообщил, что «тридцатьчетверки» соседей из 5-го полка нарвались у самой Вороновки еще на одну засаду и потеряли три машины.
— Это, судя по всему, охотники-одиночки. Стало быть, где-то не очень далеко у них база. Глядите в оба! Продолжаем движение, — закончил сеанс связи комбат.
— Зиновей, попробуй вызвать «девятнашку», — сказал Дергач.
Радист отозвался буквально через пару секунд:
— Есть связь!
— Паша, Паша, слышишь меня? — закричал лейтенант, тиская эбонитовую тангету.
