Она встала, подошла к столу и осмотрела скромный тюремный ужин.
— Такую еду заключенные обычно и получают, — извиняющимся тоном произнес Беккер.
— Но это же прекрасно!
— Правда?
— С более грубой пищей желудок отца не смог бы справиться, но мне необходимо ее попробовать и убедиться, что она достаточно пресная. — Эмили удивленно посмотрела на стол. — Надзиратель забыл оставить нам столовые приборы.
— На самом деле он не забыл, — пояснил Беккер. — Из соображений безопасности заключенным не дают ни ложек, ни вилок, не говоря уже о ножах.
— Они кушают руками?
— Они подносят миску ко рту и просто выхлебывают содержимое.
Эмили кивнула и взяла миску.
— Что вы делаете?
— Другого способа нет.
— Погодите. У меня есть одна вещь. Только, пожалуйста, отвернитесь ненадолго.
— Но…
— Прошу вас, — повторил Беккер. — Мне нужно кое-что сделать, а я не хочу оскорбить вас.
Эмили начала было возражать, но уступила и отвела взгляд в сторону.
Констебль задрал правую штанину и вытащил нож из ножен, закрепленных чуть выше лодыжки. Подобной хитрости он научился у инспектора Райана.
— Все готово. Можете поворачиваться, — сказал Беккер и положил нож на стол.
Эмили даже бровью не повела и не удивилась, как будто считала естественным, что каждый мужчина носит под брючиной нож.
Девушка порезала картофелину, нерешительно положила кусочек в рот, пожевала и наконец произнесла:
— Это самая безвкусная картошка, которую я ела в жизни. То, что надо для отцовского желудка.
— В таком случае я попрошу надзирателя передать вашу благодарность повару.
Эмили одарила полицейского улыбкой.
— Вам еще, можно сказать, повезло. Я, по крайней мере, не ношу эти кринолиновые уродства. Они бы создали вам с инспектором Райаном массу неудобств.
— А то, что носите вы, называется «блумерсы», если не ошибаюсь?
— Да. Их назвали так по фамилии женщины, которая первая стала продвигать подобный стиль в массы. К сожалению, пока ее сторонников меньшинство. А вы, констебль Беккер, как считаете: для женщины нескромно демонстрировать, как двигаются ее ноги?
— Нескромно? — Лицо констебля залилось краской. Он удивился, так как полагал, что уже привык к выходкам Эмили и она больше не способна его смутить. — Я…
— Если так, — не дала ему договорить девушка, — то разве не нескромно со стороны мужчин выставлять напоказ
— Я… ммм… я никогда об этом не думал.
— Сколько весит ваша одежда?
— Моя одежда? — Лицо Беккера стало напоминать цветом свеклу. — Ну… в это время года, полагаю, где-то восемь фунтов.
— А сколько, по вашим прикидкам, может весить наряд светской леди, которая носит платье с кринолином?
— Конечно, у нее больше предметов одежды, чем у меня. Предполагаю, что десять фунтов.
— Нет.
— Пятнадцать?
— Нет.
— Двадцать? Уж никак не больше двадцати пяти!
— Тридцать семь фунтов.
Беккер был настолько поражен, что не смог ничего сказать.
— Обручи, на которые натягивается нижняя часть платья, делают из тяжелого китового уса, — объяснила Эмили. — Новые модели будут изготавливать из металла, то есть они станут еще тяжелее. Обручи покрывают несколькими слоями ткани, а снаружи они отделаны оборками из двадцати ярдов сатина. Представляете, каково это — таскать на себе целый день двадцать ярдов сатина? Но поскольку, естественно, платье с кринолином колышется, возникает опасность, что женские ноги окажутся на виду, так что приходится надевать еще и толстое нижнее белье. В то же время необходимо,
