— До тебя когда-нибудь доходило, что это было совершенно не обязательно? — спросил Клайн.
— В смысле — доходило? Что — не обязательно?
— Камерон. У легионеров не было воды. Почти не было еды. Патронов было мало. По той жаре три дня без питья — и все они были бы без сознания, если вообще живы. Мексиканцам нужно было просто подождать.
— Может, они боялись, что к легионерам подойдет подкрепление? — высказал предположение Дурадо.
— А с чего бы мексиканцам этого бояться? — возразил Клайн. — Их там было столько, что спасательный отряд ничего бы не добился. Если бы мексиканцы попрятались и сделали вид, что их вокруг гасиенды всего пара сотен, они бы с легкостью заманили подкрепление в засаду.
— И чего же ты хочешь этим сказать?
— Да ровно то, что уже сказал: эта битва была вовсе не обязательна.
— Как и завтрашняя? — поинтересовался Дурадо.
Клайн указал на здания.
— Может, они сдадутся.
— А может, они надеются, что сдадимся мы. Такое возможно?
— Конечно, нет. — И Клайн процитировал кодекс чести Легиона, который все новобранцы заучивали наизусть еще в самом начале обучения: — «Никогда не сдавайся».
— Вот и они этого не сделают, — сказал Дурадо.
— Но в конце концов Франция вынуждена была отозвать свои войска из Мексики. Камерон ничего не изменил, — произнес Клайн.
— Осторожнее. Смотри, чтобы полковник не услышал, что ты ведешь такие речи.
— Может, и завтрашний бой тоже ничего не изменит.
— Думать — не наше дело. — На этот раз пришла очередь Дурадо цитировать кодекс чести. — «Задание священно. Ты должен выполнить его любой ценой».
— Любой ценой, — выдохнул Клайн. — Ты прав. Мне платят не за то, чтобы я думал. Завтра я буду драться не хуже тебя.
— Бог наказывает нас за наши грехи? Ты это сказал, да? — поинтересовался Дурадо. — Я навидался на этой войне такого, что теперь говорю: Бога не существует. Иначе он никогда бы этого не допустил.
— Если только завтрашний бой — это не способ Его воздать нам по заслугам.
— За наши грехи?
— За те вещи, за которые мы дорого заплатили бы, чтобы только позабыть их.
— В таком случае, да поможет нам Бог.
И снова ирония в голосе Дурадо напомнила Клайну о Рурке.
Клайн лежал под одеялом, глядя на каменистый холм перед зданиями — тот словно бы колыхался от жары. Он знал, что сейчас оттуда на него глядят из укрытий такие же солдаты, как он сам. Они сидят за стенами, валами, башенками и воротами, положив рядом с собою оружие, и знают, что скоро, возможно, уже следующим утром, начнется битва.
Клайна поражало, насколько все по-другому было год назад. Когда немцы прорвались сквозь бетонные доты линии Мажино и вторглись во Францию, тогда ему с Рурком, как и прочим легионерам, казалась осмысленной одна-единственная тактика: отступать с боями и стараться задержать продвижение немцев, насколько получится.
«И мы все-таки могли побить их», — подумал Клайн. Если бы немцы не осознали ошибку, которую едва не совершили.
Вторгшаяся армия рисковала тем, что стремительный захват целой страны слишком растянет пути снабжения и сделает их уязвимыми для изматывающих налетов французов, мирного населения и остатков французской армии. Без снабжения немцы оказались бы беспомощны. Чтобы предотвратить это, они разработали блестящую стратегию: сосредоточили войска на севере и западе страны, захватив в том числе и Париж. Тем временем их присутствие убедило остальную часть Франции, что полная оккупация — не более чем вопрос времени и что лучше капитулировать и выторговать более благоприятные условия.
«Так эти ублюдки на юге и сделались коллаборационистами», — подумал Клайн.
Сделка заключалась в том, что юг Франции, две пятых ее территории, остался свободен от германских солдат. Франции предстояло сформировать новое правительство в Виши, в центральной части страны. Теоретически это правительство соблюдало нейтралитет по отношению к Германии, но на практике вишистский режим так рвался умиротворить немцев, что с радостью передавал им евреев и всех прочих «нежелательных лиц», каких только немцы требовали.
«Эта часть Франции с тем же успехом могла быть захваченной, — подумал Клайн. — Результат был бы тот же самый. Может, они смогли бы как-то оправдать сотрудничество с врагом, если бы хоть попытались сопротивляться. Но они просто сдались и сами стали вести себя как враги».
