— Да, я помню.
— Ну и как же я буду нести свое наказание, если какой-нибудь поганый британский томми узнает меня и пристрелит?
Из темноты за амбаром донесся шепот одного из легионеров:
— Клайн, нам пора двигаться.
— Одну секунду, — пробормотал Клайн в сторону покосившейся двери.
Он повернулся к Рурку.
— Береги себя.
— Не волнуйся, — откликнулся Рурк, пожав ему руку. — Мы непременно встретимся снова после войны.
Но Рурк ошибся. Им предстояло встретиться раньше, до окончания войны. Вскоре после этого раскола в Легионе, когда одни отправились в Англию, а другие в Алжир, правительство Виши приказало легионерам в Алжире оказать поддержку немецкой армии.
В июне 1941 года, когда союзники воевали, освобождая Сирию от захватчиков, подразделение Легиона, в котором служил Клайн, выступало на стороне британской армии. А другое подразделение Легиона, вишистская бригада, — на стороне немцев.
Клайн знал, что утром произойдет немыслимое. В битве за Дамаск легионеры, которые вместе тренировались, вместе разбивали лагерь, вместе выпивали и вместе воевали, будут сражаться друг против друга, и если Рурк еще не погиб, он станет одним из тех, на кого Клайн пойдет в атаку.
Когда солнце начало заходить, Дурадо, вернувшись в последний раз, заступил на ночное дежурство.
Жара продолжала давить на людей.
— Там как, тихо? — поинтересовался Дурадо.
— Не видать никого. Может, они отступили?
— Что-то не верится.
— И мне тоже. Они знают, что мы не отступим.
— Но они наверняка понимают, что воюют на неправой стороне, — сказал Дурадо.
— Возможно, они говорят то же самое о нас.
— В каком смысле?
— Может, они считают, что это они воюют за Францию.
— Ага, за правительство, которое лижет жопу немцам, — согласился Дурадо.
— Все равно — это сейчас единственное французское правительство. Помнишь, что сказал командующий Вернье, когда союзники велели ему драться с немцами в Норвегии?
— Если и слышал, то забыл.
— Чтоб легионеры вместо песков дрались в снегах? Он знал, что это бред. Но он не стал спорить с приказом. Он сказал: «Какова моя задача? Захватить порт Нарвик. Ради норвежцев? Ради фосфатов? Ради анчоусов? Понятия не имею. Но мне отдали приказ — и я возьму Нарвик».
— Да, — произнес Дурадо. — Нам отдали приказ.
— Там что-то движется, — заметил Клайн.
Дурадо подполз к нему и тоже заглянул в щель между валунами.
Над воротами в стене Дамаска появился белый флаг. Из ворот вышло несколько легионеров — их легко было узнать по традиционным белым фуражкам. Только одеты они были не в шорты и рубашки с коротким рукавом, как подразделение Клайна, а в брюки и рубашки с длинным рукавом.
В последних лучах заходящего солнца они выстроились вдоль стены, встали по стойке «смирно» и по всей форме предъявили свое оружие.
Клайн напряг зрение, силясь рассмотреть лица, но так и не смог понять, есть ли в этом строю Рурк. Но все равно он не сомневался, что, если бы подойти поближе, он смог бы назвать всех их по именам.
Клайн ухватился за валуи и, опираясь на него, встал.
— Что ты делаешь?! — встревоженно воскликнул Дурадо.
Но Клайн был не единственным. По всему гребню часовые поднимались на ноги, один за другим.
Вскоре встал и Дурадо.
Кто-то выкрикнул:
— Предъявить оружие!
Цепочка часовых повторила действия своих братьев, стоящих напротив. Что-то стиснуло грудь Клайна, когда он повторил ритуал и в завершение прижал ружье к себе, прикладом к земле, дулом к небу.
Где-то в Дамаске пропел горн, и эхо разнеслось по долине. Эту песню, «Ле Будэн», гимн Иностранного легиона, знал каждый легионер — ее
