истории хватало всякого, но вот такого бессмысленного, неумного убийства не было. Но если прав был старик, тогда все вставало на места. На страшные места.
Литус закрыл глаза и еще раз повторил то, с чего начал Хортус. Что такое – не все, что называется именем, носит его, или не все, что носит имя, называется им? На эту бессмысленность старик ответил с усмешкой. Если ты, Литус Тацит, сказал он, назовешь себя королем какого-нибудь Кирума, воспользовавшись тем, что у тебя есть возможность изменить лицо и уничтожить всех, кто знает, кто ты такой, то ты и будешь называться его именем, однако, нося это имя, не будешь тем, кто называется им. Что такое бесполезно отрезать уши, если слушает голова? На этот вопрос старик ответил с грустью, что уши слышат, а голова прикидывает, и может прикинуть одно к другому, даже не слыша. Но отрезается так же легко, как и уши. Но у головы есть руки, поэтому трусливая голова доверяет рукам записать то, что она боится держать в себе. И если это записанное попадет на глаза другой голове, то и она может начать прикидывать одно к другому.
– Загадками говоришь, – прошептал тогда Литус и вслед за этим узнал, что паутиной смерти называют две вещи – тонкую сеть, набросив которую на себя, убийца из Ордена Смерти становится невидим, и заклинание, способное накрыть тишиной и сумраком целый дом, в котором можно вырезать все живое, не нарушив покой соседей ни звуком.
– Заклинание я такое знаю, – сказал тогда Литус. – Видел его в свитках. Но применить его невозможно, оно требует столько мума, сколько нет во всех магических башнях Эбаббара, вместе взятых. Нет смысла тратить столько силы. Зачем двигать на несчастную жертву огромную армию, если есть нож и изощренный убийца?
– Это так, – расплылся в осторожной улыбке старик. – Но не все измеряется мумом. Есть умение, которое глубже простой магии. Ты слышал о падении Бледной Звезды, после которой вся земля, все народы, все города, что предшествовали нам, нашим народам, нашим городам – были разрушены, уничтожены, заключены на тысячелетие под лед?
– Да, – пожал плечами Литус. – И битва при Бараггале, с которой идет отсчет нашего времени, случилась через две с половиной тысячи лет после падения Бледной Звезды или Семи Звезд.
– Через две с половиной тысячи лет, – кивнул старик. – Со времени падения Бледной Звезды, вместе с которой на нашу землю пришел Лучезарный и те народы, что вышли затем из-за гор Митуту, прошло уже четыре тысячи лет. Но Бледная Звезда уничтожила землю, у которой уже была история. И мы кое- что знаем о ней. Хотя бы из тех же глиняных табличек, которые в силу собственной древности способны копить в себе мум. На них не следы птичьих лап, а письмена. И некоторые из мудрецов умеют их читать. Но когда упала Бледная Звезда, тому миру уже было три тысячи лет. И отсчет времени шел от великого бедствия, накрывшего тот мир. Не такого страшного, как падение звезды, но не менее ужасного по его последствиям. Я говорю о великом потопе, смывшем предыдущие города, предыдущие народы, предыдущую историю. О ней мы не знаем ничего. Или почти ничего. И ее срок, может быть, был длиннее, чем все, что мы прожили после этого потопа. Многократно длиннее.
– Страны, города и народы выходят из тени и уходят в тень, – пробормотал Литус, взглянув на обратившуюся во внимание Планту.
– Да, – рассмеялся Хортус. – А в промежутках между тенями порой они благоденствуют. Впрочем, недолго. Но я не об этом. Мум и магия появились с момента падения Бледной Звезды. Магия была и до этого, но она была доступна единицам из тысяч. Она была трудна и требовала величайшего искусства. Древние мудрецы, некоторые из которых основали магические ордена, считали, что Бледная Звезда покачнула мир. И теперь он подобен маятнику. Движение этого маятника и есть источник магии. Магия – неравновесие мира. Когда мир успокоится – магия опять станет редкостью и исключением из правил. И вот это заклинание, паутина смерти, оно из тех времен. Оно доступно тем единицам, которые были бы магами и в том времени. И оно не требует мума.
– Понятно, – проговорил тогда Литус. – Но как это связано с моей историей?
– Напрямую, – прошептал старик. – Ты узелок, парень. Но узелок на таких прядях, которые соединяются раз в тысячелетия! Так вот, почтенный узелок, запомни: королева Эбаббара не убивала твою мать, не убивала брата короля, не калечила мать Сигнума и не пыталась убить ни тебя, ни его.
…Литус, не раздеваясь, лег на постель и закрыл глаза. Выходит, отец ему лгал? Или же не говорил всей правды? В конце концов, и предположения Хортуса всего лишь предположения. Ведь свидетелей не осталось. Они вычищены, как стены в доме Литуса. Но зачем убирать свидетелей столь ужасного убийства, о котором все равно известно многим? Ведь то, что сказал Флавус о происшедшем, долетало до Литуса с разных сторон, та же Субула обмолвилась о чем-то похожем, когда ее сводный брат был еще карапузом, да и она сама была немногим его старше. Подошла к Литусу и гордо заявила, что ее матушка убила его матушку. Иначе отчего бы он стал перебирать свитки в хранилище? А если та правда, которую передал Литусу Флавус, лишь тень еще более страшной правды? И если прав Хортус?
Литус открыл глаза. Внизу похрапывал дворецкий. Так ли уж он безобиден? Всегда на месте, не имеет ни семьи, ни детей. Да, не становится моложе, но и старость его не недужит. И движется бесшумно. Подозрительно бесшумно. И оружие забирает у Литуса всякий раз, когда тот возвращается из редких поездок, хранит под замком легкие доспехи, кольчужницу, меч. Что у бастарда остается из оружия? Только кинжал на поясе? Игрушка? Да, опасная игрушка в умелых руках, но и ту отбирают, когда Флавус требует бастарда к себе. Отец тоже чего-то боится? Не похож он на того, кто может кого-либо бояться. Но почему, почему же он так ненавидит собственного сына?
Так, следовало успокоиться. И еще раз все повторить. А еще лучше было бы встретиться с Сином, он-то уж точно знал больше, чем сказал. Главное –
