— Смеешься над берлогой холостяка? — спросил Лайонел, появляясь из глубины дома.
— Нет, соображаю, как втиснуть твои сумки в машину.
— Не волнуйся, уж я-то их втисну.
С этими словами он натянул безрукавку, поднял сумки, и мы вышли. Тут он снова ухмыльнулся:
— Так и думал, что у тебя именно красная машина. — Он открыл правую переднюю дверь. — А это кто в клетке? — спросил он, впихивая свои сумки.
— Джасмина, моя кошка. Только не говори, что у тебя на них аллергия.
— Нет, аллергии нету. Я их просто не перевариваю.
Мы заправились на бензоколонке и, перейдя через дорогу, в магазине „Серкл-Кей" купили кофе и орешков в тесте и выбрались на 25-е шоссе. Лайонел потребовал, чтобы я уступила ему руль, а я и не возражала.
— А у тебя ведь джип? — спросила я.
— Уже нет. Несколько месяцев, как продал.
— А-а, — я решила не уточнять.
Первые триста километров прошли легко. Говорил большей частью Лайонел. Раньше он работал по продаже недвижимости и кое-что смог приобрести. Потом, увидев, как доходно продавать пожарные машины, купил две. Пару лет дела шли недурно, но затем он выпал из игры: поджимали конкуренты, да и пожарники больше не меняли машины так часто, как раньше, и дело сворачивалось. Тогда он все бросил и взялся за новое дело с одним приятелем. Тот убедил его, что ввозить всякую хурду-мурду, как он выражался, из Кореи и Японии куда выгоднее. Последний год дела, однако, шли не ахти. Рынок был насыщен всяким хламом, и приятель собирался завязать. Они с женой решили открыть мотель возле одной из горнолыжных баз. Лайонелу пришлось выкупить его долю, на что и ушли все имевшиеся средства. Тогда все, кто защищали его тыл, сами отвернулись от него. Лайонел было попробовал убедить их, что скоро в Штатах на ура пойдут предметы искусства из Африки, но они не поддались. Так что теперь он попал из огня да в полымя.
— И что же дальше будет? — поинтересовалась я.
— Свинина.
— Что-что?
— Свинина. Свинина — это золотая жила.
— Ты же вегетарианец, как я поняла.
— Ну да, а какая тут связь?
— Если ты не ешь мяса, как можно им торговать?
— По-твоему, что же, каждый владелец винного погребка — алкоголик?
— Нет, конечно.
— Я знаком с одним парнем. Он — один из крупнейших экспортеров свинины в стране. Уже несколько месяцев его ищу. Мы познакомились в Шейенне, на одной ферме. Он просил позвонить ему, если мне захочется заняться свининой.
— Ну и?
— Он мне так и не перезвонил. Но на самом деле, — такое совпадение, просто потрясающее! — в тот вечер, когда мы с тобой ужинали, верные люди сказали, что этот парень будет в Финиксе как раз послезавтра. И в какой гостинице он остановится, и все, что надо.
В эту минуту я, наверное, выглядела полной идиоткой. Но у меня не было слов. Лайонел все говорил и говорил, а я отвернулась к окошку и смотрела на горы. Я думала о новой работе. Вернее, не о ней самой, а о том, какие возможности она сулит. На собеседовании я прямо сказала, что не хочу застрять в рекламе навсегда, а собираюсь заняться режиссурой. Мне ответили, что сотрудников продвигают из любых подразделений при первой возможности, а поскольку работу свою я знала, то и не беспокоилась. Моя нефтяная компания была тому подтверждением. Там я сделала множество рекламных объявлений и учебных фильмов, но продвигать меня дальше было некуда. Конечно, уходить на меньшую зарплату не лучшая мысль, но я знала: на телестудиях хорошо платят только тем, кто стоит перед камерой. Что ж, буду работать как лошадь, а пока продам часть облигаций и получу по депозитам, чтобы покрыть кредит и помогать маме.
— Я тебе надоел? — донеслось до меня.
— Нет-нет, Лайонел. Просто я устала немножко. Давно так рано не вставала.
— А я встаю. В шесть часов каждое утро бегаю.
— А-а, так вот почему ты в такой классной форме.
— Не только поэтому, — подмигнул он, выдвигая пепельницу.
Воздух сразу наполнился запахом старых окурков.
— Ничего, если я закурю?
— Только не в машине. У меня аллергия, — соврала я, — хочешь, прижмись у обочины.
— Мне не горит. Я и сам дыма не переношу. — Он задвинул пепельницу на место. — А что тут у тебя за музыка?
Я называла ему все кассеты, какие были. Филлиса Хаймана и „Симпли Рэд" он слушать не хотел. Аниту Бейкер, Трейси Чэпмен, „Шорохи" Стиви Уандера и Майкла Джексона — тоже. Про Джулию Фордхэм никогда не слышал, по поводу Чайковского расхохотался.
— На, — я поставила кассетницу между нами, — выбирай сам, что хочешь.
— Нет, давай дальше.
— Скажи, что тебе хочется.
— Из Кенни Джи что-нибудь есть?
— Есть. — Я воткнула кассету и включила громкость на полную катушку, чтобы, если он опять заговорит, мне не было слышно. Самое надежное средство, решила я, притвориться, что сплю. Так я и сделала и, видимо, вправду задремала, потому что вздрогнула, когда машина остановилась. Мы стояли у бензоколонки.
— У тебя сколько на полный бак уходит?
— Порядка пятнадцати долларов.
— В баке еще половина, но я не хочу застрять в какой-нибудь дыре. Ищи там потом заправку.
Я протянула ему двадцать долларов. Пока Лайонел заливал бак и протирал лобовое стекло, я рассматривала его. Из его ноздрей шел пар, и он уже не казался мне таким красивым, как вначале. В лице было что-то лошадиное. Я развернула карту, чтобы проверить, далеко ли еще осталось ехать. Мы почти добрались до Тринидада. Значит, оставалось еще больше тысячи километров.
Долить бак стоило семь долларов тридцать центов, но сдачу Лайонел не вернул.
— Хочешь, дальше я поведу? — предложила я.
— Нет. Сиди отдыхай.
Когда показалась граница с Нью-Мексико, мне уже страшно хотелось есть и курить. В одном маленьком городке, Спрингере, Лайонел остановился у обочины в мокром снегу, и мы закурили: он свой косячок с травкой, я — простую сигарету. Потом оставили машину и пешком пошли перекусить. Я заказала себе сандвич с салатом из тунца, а он — гамбургер, жареную картошку и молочный коктейль с клубникой. Я удивилась.
— Да вот, как маленький, балуюсь гамбургером иногда, — оправдывался он.
Когда все это было съедено, он заявил, что еще голоден, и заказал себе кусок яблочного пирога. Потом мы вернулись в машину, и я решительно села за руль: кто его знает, какой он под кайфом, а выяснять что-то не хотелось.
Погода в Санта-Фе оказалась отменная — просто небо и земля. Все было в зелени. Мне захотелось остановиться: никогда не бывала в этих краях, но слышала, что для художников здесь раздолье. Еще хотелось посмотреть глинобитную хижину — я их тоже никогда не видела — и купить украшения с бирюзой. Но Лайонел останавливаться не пожелал.
— Почему? — поинтересовалась я.
— Ловушка для туристов, вот и все. Вытряхивают всякое барахло на улицы, чтобы все денежки из нас выкачать, а сами вздувают цены до невероятности.
— Ну и что?
Он как будто занервничал.
— Ничего, просто не люблю всю дорогу останавливаться и снова трогаться с места. Да и ты вроде бы спешила в Финикс.
— Правда, спешила. Ты прав. Чем быстрее доедем, тем лучше.
Тут он ухмыльнулся, и я еле сдержалась, чтобы не выкинуть его ко всем чертям на дорогу.
На подъезде к Галлапу уже стало темнеть. Я устала вести машину, да и темы для разговора иссякли. Для разнообразия я предложила заночевать в каком-нибудь мотеле.
— Всего-то часов пять осталось до Финикса. Я не устал совсем. Хочешь, сменю тебя? — предложил Лайонел.
— Послушай, Лайонел, мы уже полдня в дороге. Я мечтаю ополоснуться, почистить зубы и лечь.
— Понял.
— У тебя будет отдельный номер.
— Да брось ты, Саванна. Еще чего вздумала — деньгами сорить. Что, я тебя съем, что ли? — он ухмыльнулся.
Через несколько миль я свернула с шоссе к мотелю „Грейт Вестерн". Там я все-таки сняла два номера. Бедная моя кошка! Я почти забыла о ней. Хорошо хоть напоила ее снотворным перед тем, как посадить в клетку. Я отнесла ее в комнату и захватила косметичку и кое-что из одежды. Лайонел же не взял ничего из своих вещей. Он дулся на меня.
