Никаких отличий. Эрозия, конечно, идет всегда, но на относительно коротком временном промежутке она незаметна. Потом взяла из джипа монтировку и… догадайтесь, что я сделала.
Первой догадалась Бетани – глаза у нее вспыхнули.
– Врезала монтировкой по камню в настоящем и посмотрела, появится ли царапина в будущем.
– Думаешь, появилась?
– А разве нет?
Пэйдж пожала плечами:
– Могу сказать одно – не появилась. Я долбила и долбила этот чертов камень. Проделала царапину в пару дюймов глубиной. Но в будущем ничего не случилось. Камень как был гладкий, так и остался.
Бетани недоуменно посмотрела на Трэвиса. Снова на Пэйдж. Ошеломленная, она так и не нашлась, что сказать.
– Изменения блокируются, – объяснила Пэйдж. – Все просто. Хотя как это работает, я не знаю. Думаю, когда мы включили цилиндры в первый раз, тоновые сигналы означали, что приборы наведены на то будущее, к которому мы шли в данный конкретный момент. Независимо от последующих изменений, мы видели то будущее, которое было определено.
– Блокировка изменений… – пробормотала Бетани. – Но ты же не хочешь сказать, что наше будущее блокировано? Нет?
Пэйдж покачала головой:
– Только то, которое мы видим через проекционное окно. Подумай вот о чем. Предположим, цилиндры показывают будущее через десять дней от настоящего. Ты смотришь и видишь, что у тебя обычный день. Видишь газету с выигрышными номерами субботней лотереи. Ты записываешь их, а в настоящем бежишь в магазин и покупаешь билет. Выигрываешь. Теперь все твое будущее должно измениться. Но когда ты снова смотришь в будущее, то видишь, что там ничего не изменилось. Видишь, что та женщина ничего не празднует, не ушла с прежней работы и вообще ее жизнь катится по изначальной колее. Будущее по ту сторону «окна» следует уже выбранному плану, тому, в котором ты ничего не выигрывала. Оно определено, и любые изменения исключены. По крайней мере, так я себе это представляю. Будущее, которое показывают нам цилиндры, можно сравнить с живой фотографией будущего, к которому мы шли на момент первого включения.
– То есть мы все еще можем спасти мир по эту сторону «окна», – заключил Трэвис. – Но мир, который мы видим по ту сторону, навсегда останется в руинах. Останется таким. Его будущее уже определено и не изменится.
– Вот именно. – Пэйдж помолчала. – Почему цилиндры запрограммированы так, а не иначе, можно только догадываться. Не надо забывать, что они создавались для какой-то цели. Они были для чего-то нужны. Может быть, будущее, которое реагирует на современные изменения, слишком неуловимо, слишком текуче, чтобы осмыслить его и понять. Может быть, альтернативные версии такого будущего мелькали бы перед нами, как кадры в слайд-шоу. Вспомните теорию хаоса. Восприимчивость к исходным условиям. Возможно, с практической точки зрения необходимо, чтобы эти исходные условия были совмещены и связаны с одним будущим. Только в этом случае мы можем переходить из одного времени в другое и не опасаться, что мир меняется буквально у нас под ногами. Думаю – и даже уверена, – что разработчики предусмотрели способ последующей переустановки, перезагрузки этих устройств с использованием оборудования, которого у нас, очевидно, нет. Можно сказать, что у нас есть айподы, но нет док- станций.
Бетани задумчиво уставилась вдаль. Может быть, не все представлялось ей логичным, но в целом она, похоже, объяснение принимала.
Трэвис тоже не все понял, но рассуждения Пэйдж звучали вполне убедительно. Если бы радужка открывалась в будущее, реагирующее на изменения в настоящем, какие-то изменения вызвал бы сам факт того, что они в это будущее заглянули.
– Наверное, я тогда чувствовала себя так же, как вы сейчас, – сказала Пэйдж. – С полчаса стояла, пытаясь понять, что и как, а потом услышала, как Пилар и остальные кричат, чтобы я возвращалась, потому что один из спутников наконец-то отозвался.
Глава 22
– Спутник назывался «КОМТЕЛ-3». В нашем времени он находится над Атлантикой и используется как ретранслятор для новостных служб – передает текстовые сообщения между наземными станциями в Европе, Африке и обеих Америках. По ту сторону «окна» мы поймали его над Тихим океаном. Спутник двигался на восток, к Эквадору, и находился на высоте в двести миль ниже своей расчетной орбиты. На наш сигнал он ответил статус-скрином, забитым сообщениями о критических ошибках. Бортовые часы, дающие ошибку, может быть, в несколько секунд за тысячу лет, показывали дату и время. По местному времени в пустыне было 6.31 пополудни, 14 октября 2084 года.
Наступившую тишину нарушал только рев реактивного двигателя где-то за пределами аэропорта.
– Господи, – прошептала Бетани.
