и покраснел до корней волос, – знакомой живет крысюк по кличке Принц Ойген. Милейший, умнейший и вернейший зверек, между прочим.
Кашлянули мы с Максом в унисон: видимо, оба одновременно попытались подавить рвущееся на язык сравнение: милейший… в отличие от своего покойного тезки.
Макс, кстати, уже вполне порозовел и вообще, как мне кажется, слова Ройзельмана произвели на него совсем не то впечатление, которое планировал этот мерзавец. Да, воспоминания о матери для Макса до сих пор почти невыносимо болезненны. Но вот известие о том, что он, извольте видеть, родной сын Ройзельмана (да еще и «усовершенствованный») нашего супермена, похоже, не очень-то взволновало. Или я ошибаюсь? Сомнения, видимо, зародились не только в моей голове.
– Макс, – осторожно начала Мария, – а ты… тебе не кажется, что Ройзельман соврал? Ну, насчет… тебя.
Макс покачал головой:
– Нет. Ему смысла не было. Да ладно, ничего страшного не произошло. Ну гены, подумаешь, важность. Ройзельман дал мне гораздо больше.
– И что же? – Алекс как-то подался вперед.
– Смысл жизни, всего-то навсего. – Макс развел руками.
– И… в чем же он? – я, честно говоря, не понимал, что он может иметь в виду.
– В том, чтобы возродить честное имя моего биологического отца, – сощурившись, протянул Макс низким, каким-то ледяным голосом.
В повисшей тишине звон погремушки из манежа показался оглушительным.
А Макс расхохотался:
– Видели бы вы сейчас свои физиономии! Купились!
– И ни капельки я не купился, – обиженно заявил Петр. – Сразу видно было, что вы прикалываетесь.
– Ну остальные зато купились! – Макс внезапно посерьезнел. – Насчет смысла-то я чистую правду сказал. Теперь я точно знаю, зачем живу. Чтобы опровергнуть то, что сказал Ройзельман. Спор между ним и отцом Александром не закончен. И я должен стать аргументом в пользу епископа. Потому что… ну да, я – ребенок Ройзельмана. Во всех, видимо, смыслах этого. Но уж чего-чего, а человеческих чувств, именно тех, которые он называл балластом, рудиментом, оковами и так далее, – у меня этих самых чувств вагон и маленькая тележка. И привязанности у меня… есть, – он тихонько погладил Ритину ладонь, – и профессию я выбрал соответствующую. Причем выбрал инстинктивно, когда и не знал ничего. А это чего-нибудь да стоит. Так что, надеюсь, мне удастся стать полным антиподом своего биологического папашки.
– А вот совсем полным не надо, – улыбаясь, возразил Алекс. – Ройзельман все-таки был умным и весьма одаренным человеком. Вряд ли имеет смысл становиться дураком только потому, что существуют умные подонки.
Он обвел нас взглядом.
– Дети мои, – с неожиданной торжественностью произнес он. – Я по-прежнему не верю в Бога, хотя и допускаю возможность Его существования. Если Бог все-таки есть, Он очень хороший Бог, поскольку подарил мне всех вас. И я хочу сказать… Каждый из вас обращался ко мне с просьбой стать крестным отцом ваших детей. Я каждый раз отказывался. Ну какой из атеиста крестный отец? Но теперь я думаю согласиться.
Эпилог
Насколько моя жизнь похожа на сон, настолько же мои сны полны жизнью. В них живет музыка, порой прекрасная, порой пугающая. В них пестрые световые блики играют в струях волшебных ароматов, в них звуки сверкают ярче звезд, а звезды звенят, как колокольчики. В них на полнеба пылает и переливается полотнище северного сияния, похожее на гигантский театральный
