Такие речи слышались повсюду. И всюду вспоминались охоты предков, которые из всей своей охотничьей добычи доставляли в Домажлице только несколько зайцев к рождеству: Ходов — двух; Пострашеков, Кленеч, Уезд, Драженов, Поцино-вице, Страж, Кичев —тоже по два, а Льгота и Мраков —по одному!
Рассуждали об этом и на посиделках у Пршибеков. В просторной, хорошо натопленной горнице было на этот раз оживленней и веселей, потому что ушел куда-то молчаливый и хмурый Матей. Он ушел еще с вечера, то ли избегая оживленной компании, то ли чувствуя себя чужим среди молодежи.
Но его отец, старый Пршибек, уселся среди парней и занятых пряжей девушек, к которым присоединилась и молодая жена волынщика Искры Ржегуржека, Дорла. Искра сам уговорил ее сходить на посиделки, пообещав скоро зайти за ней.
Она охотно согласилась, так как мало бывала на людях и частенько скучала, особенно в бесконечные зимние вечера. Однако посиделки теперь были не то, что раньше. Тяжелое время давало себя знать даже здесь, где обычно все забывалось среди песен, шуток и смеха. Даже беззаботная и легкомысленная молодежь не в состоянии была веселиться, как прежде, и она не могла обойти в разговоре последних событий, а особенно тут, в доме Матея Пршибека.
И все же на несколько минут настоящее было забыто. Это случилось, когда зашла речь о последней господской охоте. Тут старый Пршибек вспомнил прежние времена и заставил всех унестись мыслью в прошлое, в огромные, принадлежавшие тогда им, ходам, леса, густые, полные всяческого зверя. Еще на его памяти медведей было гораздо больше, чем теперь, а волков видимо- невидимо.
— Зимой, в метель, под окнами каждую ночь была музыка. Волки выли так, что дрожь пробирала, а наутро все волчьи ямы были полны зверья. Волчью шубу можно было купить за гроши. А кто шел в город или в лес, тот уже заранее готовился к встрече с волком. Я сам не одного убил на своем веку. Вот этот чекан мог бы порассказать…
Все взоры обратились в ту сторону, куда показывал старый Пршибек. Один из парней, взяв в руки чекан, разглядывал его. Чекан был необыкновенно длинный и крепкий, из дуба, и рассчитан на руку сильную и тяжелую, какой обладали лишь Пршибеки. Рукоятка под блестящим топориком была окована медью, а на ней местами светились голубые и красные камешки в серебряных ободках. Парням нравилось это оружие своей отделкой. Они ощупывали его, взвешивали на руке.
— Да, старая, должно быть, штука…—сказал один из них.
— Постарше нас с тобой. Еще мой дед ее нашивал. Кроме этого чекана, у него ничего не осталось после той войны, когда императорское войско дочиста ограбило и спалило весь Уезд. Да, если бы он умел говорить! Сколько волков он уложил! Да и человеческую голову не одну раскроил… Дед однажды так огрел этим чеканом императорского рейтара, что тот уж больше не встал… За то, что бабку мучил…
Парни с еще большим интересом стали рассматривать могучее оружие, да и девушки вытягивали шеи, чтобы поглядеть на него.
— А что было за это твоему деду?..
— Что было? Да что же могло быть? Пустился в лес со всех ног. Они за ним, да куда там! Не на таковского напали. Мешок гороха был для него что пушинка. Вы, ребята, тоже иной раз воображаете, что сам черт вам не брат, а только люди тогда были не вам чета, и кровь у них другая была. Кто из вас мог бы потягаться с моим дедом? Он, бывало, встретит медведя в лесу и не подумает бежать, а вступит с ним в драку, как с парнем. Один раз набрел дед на берлогу, а там медвежата. Он забрал медвежат и понес домой. Дошел уже до ручья, как вдруг слышит сзади отчаянный рев. Медведица! Дед припустил во всю мочь. Побежишь, когда этакая зверюга мчится, как вихрь, за тобой по пятам до самой деревни, да и в деревне не хочет отстать. Но тут выбежали люди и убили медведицу.
— А что сделал он с медвежатами?
— Ну, они покусали его так, что он был весь в крови. Потом отнес их в город, в Ходский замок, королевскому пану бургграфу, а тот, говорили, послал их от себя какому-то важному пану в Прагу.
— Вот бы такая медведица сожрала Ломикара на охоте…—произнес один из парней.
— Ну, этот рыжий Иуда успеет подсунуть ей несколько ходов. Мы ведь теперь не люди…
— Тс… Тише! Слышите? Колокольчик!..—воскликнула Манка.
Все умолкли, прислушиваясь. Ничего не было слышно. Однако Манка уверяла, что она не ошиблась.
— Кому придет охота ездить в такую непогоду?
И все-таки парни и девушки продолжали прислушиваться. Но они слышали только завывания ветра, хлеставшего снегом по окнам.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
