Старост из ближних мест пригласил сюда Козина. Дальних же обошел Искра Ржегуржек, сообщивший им от имени Козины и Сыки о месте и времени тайного собрания.
Ему, разумеется, влетело от жены. Опять шляется черт знает где! —скажи он правду, жена бы сразу успокоилась, но он молчал и только отшучивался. Сейчас Искра то снимал нагар с лучины, то вставлял новую, то подходил к окну и прислушивался, а под конец даже вышел на крыльцо и стал вглядываться в ночную тьму.
Из горницы глухо доносились обрывки оживленного разговора.
Все, и громче других постршековский Брыхта, допытывались, зачем их созвали сюда и где же сам Козина. Они знали, что речь будет о Ламмингере, но им интересно было, что
1 Стояк — прямой длинный нож.
и как. «Прокуратор» Сыка успокоительно отвечал, что Козина вот-вот должен явиться.
— Да где он?
— В городе.
— А что ему делать в городе, если он знает, что мы тут? —сердито спросил Брыхта.
— Я и сам толком не знаю. Знаю только, что третьего дня приехал из Вены этот домажлицкий Юст.
— Матей, токарь? —осведомился Псутка.
— Он самый. У него была тяжба с магистратом. Он долго судился с ним в Праге, а потом в самой Вене. Ну, и выиграл. Так вот Юст передал вчера Козине, чтобы он приехал к нему в город: есть важная новость. Ну, а Козина решил притащить его сюда, чтобы вы от самого Юста услышали эту новость.
— А ты ее, значит, знаешь уже! —спросил, теряя терпение, Брыхта.
Сыка заморгал глазами и ответил, смеясь:
— Ты, Брыхта, любопытен, как девушка.
— Лишь бы только он правду говорил, этот горожанин!—заметил ходовский староста.
— Ничего, мы не позволим делать из нас дурачков. При этих словах в горницу вбежал волынщик.
— Уже! Едут!
Все разом умолкли. Во дворе зазвенел колокольчик, слышно было, как сани остановились, и скоро на пороге появились долгожданные гости: впереди рослый Козина в кожухе, за ним человек небольшого роста в широком темном плаще. Все взоры обратились на домажлицкого мещанина. Уверенно и спокойно, точно у себя дома, он сделал несколько шагов вперед, поклонился и, скинув плащ, поздоровался с ходами. Многих из них он знал,— одних плохо, других хорошо,— но со всеми держался, как со старыми знакомыми. Худощавое лицо его с выдающимися скулами, тупым носом и плутовскими черными глазами покраснело от мороза. Удостоверившись, что ставни закрыты, он непринужденно уселся между ходами на жестком стуле и через минуту уже лилась его речь. Крестьяне слушали затаив дыхание: Юст говорил красно и гладко, как в церкви, и при том о предмете, который так близко касался ходов, предоставленных самим себе.
— Был я в Вене, вернулся только третьего дня, это вы, наверное, слышали,—рассказывал токарь.—Там у меня был суд из-за славного куска землицы, которую наш высокочтимый домажлицкий магистрат непременно хотел у меня оттягать.
Но я знал, что мое право верное и давнее и не поддался. Паны из магистрата всюду выигрывали дело и уже пахали на моем—вы подумайте только! —на моем поле да посмеивались надо мной. Ясно! Что я, ничтожный ремесленник, в сравнении с ними!.. Но я сказал себе —нет, защищайся, ведь есть еще справедливость на свете. Так и ходило дело от суда к суду, пока не дошло до самого императора…
— Ну? — воскликнул Брыхта. Сказанное Юстом поразило его, ошеломило и остальных. Только старый Криштоф Грубый сохранял спокойствие да Матей Пршибек по-прежнему не сводил с горожанина своего угрюмого, испытующего взгляда.
— И вы были во дворце? —спросил постршековский Псутка.
— Был.
— В императорском?
— Не перебивай его, Псутка! —воскликнул Немец.
— И вы видели императора? —спросил кленечский Эцл.
— Видел и говорил с ним. Вы только слушайте. Вам, может, многое покажется удивительным, но ведь я не прокуратор, мне незачем вас обманывать, я от вас ничего не хочу, и от этого дела мне никакой пользы нет и не будет, а только разве немного неприятностей, если вы не будете держать язык за зубами и выдадите меня…
— Так зачем же вы все это нам рассказываете? —отозвался вдруг Матей Пршибек. Некоторые из слушателей недовольно
