мы обсуждали это с товарищем Мао, и он предположил, что времени понадобится мало.
Как я и рассчитал, она повернулась к нему:
– Что вы имеете в виду, председатель?
Хотя отвечал председатель пространно, – и при этом чавкал, – я не понял: то ли он просто мстил ей за невнимание к нему в гостиной, то ли демонстрировал мне образцы дальневосточной иронии.
В преддверии решительной схватки с мировым врагом, начал он, необходимо покончить с внутренним. Чего можно добиться быстро. Причём, не обрекая врага на однообразие.
В глухие времена цивилизованные люди казнили либо на кресте – как, говорят, убили Христа, – либо же забиванием камнями. На кресте издыхали через несколько суток, но даже при очень прицельном камнеметании смерть наступала через 4 часа. Слишком долго, хотя и зрелищно.
Теперь же – если не считать мгновенного, но незрелищного метода, расстрела, – из любого врага жизнь из-гоняют быстрее. Разница между способами в минутах: газ или инъекция требуют 20 минут, электрошок 18, а повешение 15.
В отдельных случаях, продолжил Мао, коммунисты прибегают к мировому опыту.
Помимо интернациональных приёмов – отделение головы режущими предметами, перерезание горла теми же предметами, выпускание кишков, разрывание тела на части с вырыванием (при наличии) обоих яичек и т. д., – заслуживает внимания опыт национальный.
Скажем, персидско-турецкий. С красивым названием бастинадо.
Начинаешь с восьмисот ударов палкой по пяткам. Можно и не утомлять себя подсчётом: отбросить палку вскоре после того, как враг потеряет сознание. Главное, осторожно – чтобы не забрызгаться – опустить его потом в чан с кипятком. И варить, пока мясо не отстанет от кости.
Вместо кипятка может сгодиться кипящий же свинец или воск.
Говоря о свинце – а Китай намерен производить его в избытке, – он особенно эффективен, если заливать его в глотку. В каковом случае можно ограничиться минимальными запасами.
Между тем, даже круто сваренных в кипятке врагов африканцы едят с меньшим аппетитом, чем живьём. Особенно в коллективе: отрезают по кусочку и питаются. Раны, правда, зашивают после каждого ломтика, чтобы от кровотечения враг не скончался пока не закончится. То есть, пока не всё мясо скушано.
Технический прогресс вдохновил африканцев на новшество: врагу напяливают на шею автомобильную шину и поджигают её. А потом дружно обступают костёр в столь же безупречном, как шина, круге. И наслаждаются зрелищем.
Наслаждаются не горящей шиной, а страхом. Страхом того, на ком шина. И – собственным. Ибо – пока на ком-то горит шина – собственный страх перестаёт мучить. Его вымещает удовольствие.
Людей ничто так не объединяет, как страх. Страх – организующая и созидательная сила. Без него невозможно прожить и день. И ничем, кроме другого страха, его не подавишь. Изобретение разных страхов и их нагнетание – высочайшее искусство.
Идею использования стройматериалов, например, разные народы совершенствуют по-своему. Афганцы вгоняют врагам в уши длинные гвозди. Это выразительно, но слишком просто.
Европейцы мыслят сложнее. Врага обкладывают деревянными досками и распиливают пополам с головы вдоль туловища. Кровь бьёт наружу между щелями в деревянной обшивке – и это любопытно. Уже тем, что кровь служит пиле бесплатной смазкой.
Досадный зрелищный минус этого способа – незримость врага за плотно сбитыми досками.
Это – существенный минус, ибо человеку нравится не только убивать, но и наблюдать за этим. За процессом возвращения органических вещей в неорганическое состояние.
Если человека лишить возможности убивать, он очень огорчится. Потому что возможность убивать развита лучше, чем стеснительность, которую человек при этом испытывает.
Ещё хуже станет ему, если его лишить врагов.
Или если этих врагов убьёт молнией, которая лишит человека восторга, связанного с их казнью. Ибо во время казни он поневоле проявляет сноровку и испытывает наслаждение от подобия борьбы.
Наслаждение вызывает и ненависть к казнимым врагам. И даже воспоминание о казни. А если враг общий, его убийство рождает у казнящих и чувство братания. Поэтому, кстати, люди так любят вспоминать войну.
Но в любом случае, опомнился Мао, жертву лучше видеть и слышать, а не скрывать её за сбитыми досками. Таким же недостатком страдает и операция по прессованию туловища в винодавильной бочке.
Зато этот способ выгодно отличается более продолжительными звуковыми эффектами. В бочке даже герои ведут себя нервно. Хотя каждый голосит оттуда по-своему, суть требований одна – прекратить насилие. Требование неразумное, ибо в бочку усаживают как раз, чтобы раздавить.
Тут Мао, наконец, не выдержал и громко рассмеялся.
62. Люди убивают людей ради людей…
Никто его не поддержал.
Мишель резко поднялась с дивана, шагнула к письменному столу и, подобно Христу в майорских погонах в моём сне, вытащила из коробки «Казбека» папиросу. Не спросив разрешения. Потом подошла ко мне и потребовала огня.
Ещё больше мне понравилось, что она пахла дыней. И что не вернулась на диван – присела ко мне. Тоже без разрешения.
– Цто зе касается Франции, – разгневался Мао через переводчика, – васа гильотина – глупая игруска. Но дорогая и слозная. Скорость падения ноза слиском высокая для того, цтобы зрители полуцили удовольствие. Равнознацное затратам на его соорузение.
Мишель ответила злой струйкой папиросного дыма.
Заступился за Францию Чиаурели:
– Скорость падения ножа, товарищ Мао, рассчитана там на удовольствие как раз не зрителя, а того, кто, ну… под ножом… Актёра. Не для удовольствия его, а… Ну, чтобы сократить неудовольствие…
– Поэтому эта весць и оцень глупая. Китайцы говорят, цто при зивой луне светильник убивает красоту. Это тозе цзацзуань. Товарис Сталин знает. Тоцно так зе, пьеса, не расцитанная на зрителя, – глупа. Правильно, товарис Сталин?
Я не ответил. Тоже выпустил дым. Вдогонку к облачку из взволновавшейся груди француженки. В котором то ли просто вилась, то ли завязла прежняя муха.
– Товарис Сталин! – окликнул Мао.
Я зашевелился. Точнее, пожал плечами:
– Не понял – кто там у вас кого убивает. Актёр какой-то, нож, луна, светильник… Слишком много вещей… Даже муха запуталась…
– Кто? – не понял Мао.
– Надо выражаться проще, – посоветовал я.
– Я сказал оцень простую весць: люди убивают людей ради людей, – объяснил Мао. – Ради зивых людей. Не ради тех, кого убивают, – и повернул тыкву к Мишели. – Разве это не понятно, мадам? И разве я не прав? Если дазе и не внусаю вам эротицеских цувств! Всё равно я зе оцень прав!
Мишель сощурилась и нашла ответ:
– Может быть, в ваших словах, председатель Мао, много мудрости, но мудрое убивает эротическое. Сразу убивает. И, как вы сказали, – очень.
Чиаурели обрадовался и подмигнул мне.
– Неправда! – качнул головой Мао. – Не убивает. Говорят, цто на васем Западе все зенсины хотят спать с Христом. До сих пор. А он кто? Мне лицно неизвестно. Но говорят, цто он еврей и оцень мудрый целовек…
