забыл, что Ёсик ещё и майор. Под началом Лаврентия. Я зачеркнул эти фразы. Возвратился к прежнему вопросу:
– Забудь про эти слова… Но скажи, – как, спрашиваю, – всё случится без Армагеддона?
В этот раз Ёсик ответил. Но тихо, как в последний раз:
– Если спасение и случится, товарищ Сталин, то, да, – без Армагеддона. Армагеддон уже случился…
Теперь промолчал я. И тоже взглянул на свою кисть. Испещрённую жёлтыми пятнами. От которых в глазах зарябило.
– Да, случился… Это не пророчество, а история…
– Случился? – не поверил я. – Когда?
– В 70-м году.
– В 70-м? – переспросил я. – Новой эры?
Ёсик улыбнулся:
– 70-й новой эры – это сейчас. Я имею в виду Христову.
Я улыбнулся тоже:
– Что же равносильное тому, что – сейчас, произошло тогда? В том 70-м?
– Пал Иерусалим.
– Армагеддон – это и есть Иерусалим?
– И да, и нет. Армагеддонская битва – это битва за Иерусалим, но Ардмагеддон – это место в Кумране.
Я закрыл книгу, вернул её на столик и откинулся на диване…
91. Иисусу, как и мне, подражать трудно…
Вот что увидел пророк Иоанн, и вот что увидел каждый.
Престол стоит на небе, и на престоле сидит Сидящий. И вокруг престола стоят двадцать четыре других престола, а на них сидят двадцать четыре старца. Они облачены в белые одежды и увенчаны золотыми венцами.
От престола исходят молнии, а перед ним – семь огненных светильников, семь духов Божьих. Перед самым престолом – стеклянное море, а вокруг – четыре животных с глазами спереди и сзади.
Первое животное подобно льву, второе – тельцу, третье – человеку, а четвёртое – летящему орлу. Каждое из животных оснащено 6-ю крыльями, а внутри «исполнено очей».
Вскоре – посреди старцев и возле Сидящего – появляется Агнец. Он раскрывает книгу в руках Сидящего, исписанную как снаружи, так и внутри.
Книга запечатана семью печатями. Но Агнец снимает все семь.
Ещё позже появляются четыре коня. Первый – белый, второй – рыжий, третий – вороной, а четвёртый – зелёный. На четвёртом коне – всадник, и зовут его «Смерть»…
Это увидел не только пророк Иоанн, сказал Ёсик, а каждый. Уже увидел. Если, правда, в 49-м жил в турецком городе Эфес, где Иисус вместе с союзниками основал кафедральный собор. И если – подобно Иоанну – сидел в переднем ряду во время литургического обряда в соборе.
Ничего пугающего или непонятного в увиденном не было. Увиденное лишь пересказано так, чтобы пугало и озадачивало. Ибо не каждый станет слушать рассказ об увиденном, тогда как страх и тайна влекут к себе каждого.
А видел тогда каждый эфесянин простые деяния простых же людей, заботившихся о славе своего собора. И своей собственной. Строивших козни друг против друга; добивавшихся лучших постов; живших простою жизнью и умиравшие простою же смертью. На постах или без.
Ни один из этих и других образов в «видении» Иоанна метафорой не является. За каждым из них – конкретный человек и конкретное событие.
– А кто сидел на престоле? – прервал я майора. – Кто стоит за Сидящим? Иисус?
– Нет, царь. Ирод. Который и основал ессейскую общину…
Да, продолжил Ёсик, увиденное Иоанном – это откровение, апокалипсис. Но откровение о прошлом, не будущем.
Откровенное описание случившегося.
Прошлое, вздохнул Ёсик и сделал вид, что забыл обо мне… Прошлое – большая тайна, нежели будущее. И хотя говорят, будто всё тайное станет явным, – это, товарищ Сталин, надеюсь, не так. Стань всё явным – всё станет хуже. Правильно? А если не хуже – неинтересней. И авторы Завета это знали…
– Слушайте, майор, – подался я вперёд, – в гостиной вы сказали, что не пьёте. Я это не только к тому, что вам, как вижу, не следовало пить тут с Лаврентием. Тем более, что сам он так и не выпил. Я это и к тому, что вы умеете лгать.
Вопреки моему ожиданию, Ёсик не испугался. Наоборот, улыбнулся. И обнаглел:
– Ошибаетесь, товарищ Сталин! Я, правда, не пью. А выпил от волнения. Впервые – наедине с вами! Даже на кресте волнуешься – когда впервые. А что касается вина… До креста – бывает – отказываешься от чаши, но там её мимо не дашь пронести… И зачем мне лгать? Или ошибаться? У меня никого нету… Как у вас. За что я вас больше всего и уважаю…
И не стал отводить от меня глаз. Или смотреть на свою правую кисть.
Я тоже улыбнулся: если даже он лишь подражает Иисусу, то – в самом трудном, в дерзости. Тем более, что Иисус интересен мне не тем, что никому не подражал, а тем, что ему подражать трудно. Как и мне. За что я себя больше всего и уважаю…
– В одном я вам верю, майор! – произнёс я. – Если одного человека хоть что-нибудь связывает с другим, он не вправе рассуждать о мире. Связь с человеком лишает способности быть справедливым…
Ёсик снова удивил меня – промолчал. Паузу прервал я:
– Я прервал вас, майор, чтобы сказать: не тяните с Армагеддоном!
92. В 70-м году известной эры…
…«И собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.»
Опять же: Армагеддон – не выдумка. Не догадка пророка. Не метафора и не символ грядущего ужаса. Ужаса великой и смертельной битвы народов. Последней и решительной.
Армагеддон – совсем иное.
Незадолго до осады и падения Иерусалима в 70-м году известной эры палестинские евреи призвали остальных съехаться на родину и отстоять Святой Град. Всем следовало сперва собраться в Иудее на военные учения. Эти учения проходили в окрестностях кумранской крепости, именуемой «Армагеддон».
– Пара слов об этом слове! – предупредил Ёсик.
Во-первых, это – «АР-Магедон». «Магадон», «Магедан», «Магедал», «Магдалан», «Магдала» – эти слова встречаются в разных местах Завета и значат одно и то же. Что?
Ессеи, то есть «Новый Израиль», разделялись на группы, именовавшие себя «коленами», – как было в древнем Израиле. Одно из этих «колен», объединявшее тех, кто в древности считались «нечистыми», женщин и инородцев, называлось «Дан». Хотя уже и в законе, это «колено» расценивалось ниже других. И состояло из двух подгрупп, – «Малый Дан» и «Большой Дан».
На греческом, на главном тогда и там языке, «Большой» – это «Мега». Отсюда: «Мегадан». Мария Магдалина, кстати, бывшая предводительницей «Большого Дана», получила прозвище благодаря
