всенепременно отравиться. Но так, чтобы никто не узнал. Чтобы некому было в «скорую» сообщить.
– И что?
– Как что? Как раз в тот день дом – базар-вокзал. Мама с папой не идут на работу. У младшего брата в саду карантин. Тут ещё прибегает тётя Люся со сломанным тостером, папин приятель, соседка по даче. Одним словом, наша Офелия весь день на глазах, не уединишься. А всему виной Саша.
– А на следующий день?
– А на следующий день уже нет смысла. В том-то и суть.
– А у других получилось?
– У каких других?
– Ну, у других, из клуба?
– А, не знаю. У Саши спроси.
– Четыре человека из пяти наглотались. Троих откачали. Одного только не спасли, – не отвлекаясь, выдаёт тот.
Мы замолкаем. Я исподтишка оборачиваюсь на подростков. Девочку среди них узнать с первого взгляда не удаётся. Александр щёлкает клавишами на предельной скорости. Аж вспотел.
– А что сейчас? – спрашиваю Женю шёпотом.
– Эти обалдуи решили спрыгнуть.
– Да? Ну, я думаю, это решаемо.
– Так-то оно так. Но в этот раз они хотят подстраховаться. Вон видишь того чувака? В чёрной футболке. Он даёт им отраву.
Я вглядываюсь в подростков внимательней. И наконец понимаю, что вон тот бледнолицый мальчик – на самом деле слишком худая девочка, та, ради кого Александр так старается. Та самая. Почему?
– Яд надо принять в шесть утра, стоя на балконе. И даже если что-то помешает, даже если балкон заколотят – смерть обеспечена.
Группа зашевелилась. Стало ясно, что они готовы разойтись.
– Са-аш, – заволновалась Женя. – Как там у тебя?
Он не отвечает. На лбу – бисер пота. Девочка встаёт и идёт к лестнице. Я успеваю разглядеть её глаза: они рассредоточены, зрачки расширены. Ей страшно. Но она не на пороге. Всё равно далеко.
– Всё! – ударяет Сократ на enter. – Готово! Глядите.
Мы бросаемся с Женей к окну. Девочка выходит из дверей на угол Мясницкой, к светофору. Здесь, как всегда, толкотня, узкий тротуар забит, и девочка на кого-то налетает. Её толкают. Она разворачивается, желая обидчику что-то сказать, но не удерживает равновесия и падает спиной на проезжую часть. Прямо под колёса огромного мотоцикла. Который так спешил проскочить перекрёсток, пока не переключился зелёный…
Девочку кидает в витрину, мотоцикл летит в столб на тротуар. Звон разбитого стекла, крики. Я ахаю. Женя аплодирует.
– Два месяца работы, – говорит Александр удовлетворённо и потягивается. Эйдос лупит по полу хвостом, заглядывая в лицо хозяину. Александр кладёт ладонь ему на лоб. – Два месяца с перерывами на текущие самоубийства.
– Она жива? Они все живые? Ты уверен, что никого не убил? – кидаюсь к нему.
– Да живы, живы, – говорит Женя. – Сотрясение. Два сломанных ребра. Порванное сухожилие на левой.
– Сухожилие? – удивляется Александр и склоняется к монитору. – Сухожилие не планировалось.
– Да у этого, – отмахивается Женя и возвращается на место. – У водителя.
– А, может быть, – расслабляется Александр. – С ним я не особенно возился.
Я выглядываю на улицу. Дорога перекрыта. Девочку уже извлекли из осколков. На перекрёстке пробка, с противоположной стороны площади через затор проталкивается машина «скорой помощи». На противоположном тротуаре водитель мотоцикла стоит возле своего железного коня, явно ничего не соображая. Глядит на девочку через дорогу.
– Саша, – я возвращаюсь к столику, – как ты это сделал? У тебя что – специальная программа?
– Специальная, – ухмыляется он довольно, прямо лучится удовольствием, как кот. – Специальней не придумаешь.
Разворачивает ко мне ноутбук. На экране – открытый редактор, обычный текстовый файл. «Встаёт и выходит на угол Мясницкой, – читаю последний абзац, – у светофора толпа. Налетает, толкает кого-то в бок. Её тоже толкают. Разворачивается, хочет ответить, падает спиной на проезжую часть. Мотоцикл летит на зелёный. Падает ему под колёса». Схематично и просто – конспект жизни, сценарий. Текст. Просто текст.
