В голове тут же всплыло заученное и закрепленное кровью правило, которое гласило, что, если хочешь выжить, нужно держаться от машин подальше. Судя по всему, они ехали в десантном отделении БТРа, тогда как всем было известно, что для «блюдца» нет более удобной цели, чем танк или БТР.
– Как же пришлые? – удивился он. – Как же «блюдца»?
Послышались смешки.
– Пусть попробуют сунуться, – сказал кто-то. – Им же дороже обойдется.
– Здесь наше ПВО работает, все небо прикрыто, – добавили с другой стороны.
– Как прилетят на «блюдцах» – так пешком и ушлепают, – а в этом голосе слышалась бравада.
– Тогда ладно, – отозвался Степан, хотя от него никто не ждал ответа.
Он закрыл глаза и попытался чуть-чуть прийти в себя. Темнота под смеженными веками была беспокойной, раскачивающейся. В ушах шумело, руки и ноги слушались, но были ватными. И еще эта дурацкая тошнота…
Внезапно ход БТРа стал ровнее, и солдаты одновременно выдохнули. Десантный отсек огласило воодушевленное «о-о-о!». Значит, пока все шло путем. От этой уверенности Степке полегчало, он снова открыл глаза и увидел, что в крыше над его головой уже распахнут люк.
Солдаты выбирались четко и слаженно. Шуршали бушлаты, бряцало железо, слышались колкие подначки и сальные шуточки. Реплики были сдержанными, и это словесное пикирование было скорее ритуалом, чем желанием кого-то насмешить и уж тем более – задеть. Бойцы вернулись с операции целыми и невредимыми – в тот момент это было самым главным.
Вот возле люка оказалась Людмила, ее лицо было темно от копоти, растрепанные волосы приклеились к щекам. Степан улыбнулся, чтоб немного ее приободрить, однако попытка провалилась. Людмила, не сказав ни слова, позволила солдатам помочь ей выбраться из отсека. Далее дошла очередь и до Степана. К нему протянулись сразу несколько рук.
– Я сам, ребята, – сказал он, – я же не девчонка.
Но, оказавшись в вертикальном положении, он обругал себя за самоуверенность. Голова кружилась, как пропеллер, снова вернулась тошнота. Но мужики, к счастью, далеко не ушли. Его подхватили за руки, вытащили на броню, а потом спустили на землю. Весь процесс для Степана прошел как в тумане. Невольно вспомнилось, как он в раннем-раннем детстве лазил на крышу с дедом: заберется старику на спину, обнимет его за шею, зажмурится, пока тот поднимется по перекладинам деревянной лестницы, и обратно – тем же макаром.
Оказавшись на земле, он сразу сел и привалился спиной к грязному колесу БТРа.
Скудные предрассветные лучи освещали изрытую траками и колесами тяжелой техники площадку. Пласты жирного чернозема бугрились, словно извилины. Солдаты привычно перепрыгивали из колеи в колею, с кочки на кочку. Склон опускался к реке, противоположного берега которой было не разглядеть за туманом, стелящимся над медленной, похожей на ртуть водой. Дон? А может – Волга?
Прямо напротив Степки стоял еще один бронированный транспортер – почти такой же, но без крыши. Группа солдат с осторожностью подняла над его бортом раненого. Степан ожидал увидеть Кузнеца, но на руках у бойцов оказался Икар: из его груди торчал кусок железа. Степан вздохнул и прижал к пульсирующим вискам ладони. Санитары развернули носилки, уложили Икара и быстро, но осторожно понесли по рытвинам в сторону прикрытых камуфляжными сетями бревенчатых строений.
Послышался стук копыт, ржание и окрики всадников. Степан повернул голову и увидел спускающийся с кургана конный отряд. Каждый наездник был в пыльнике с опущенным капюшоном. Степан едва не сказал: «Чур меня!» Однако в следующую секунду он унял страх, ведь перед ним были не призраки из его кошмарных видений, а самые настоящие люди. Скорее всего – конная разведка, без которой – как без глаз среди степных просторов. И скорее всего именно эти люди первыми прибыли на место крушения «блюдца».
Солдаты снова сгрудились у борта БТРа без крыши, на этот раз они подняли на руки и переложили на носилки Кузнеца. Значит, и этот доехал…
– Лишь бы поправились, – сказал Степан подошедшей Людмиле.
– Ты вытащил меня, – проговорила она. – Ты прикрыл меня собой, когда «блюдце» взорвалось.
– Да, – измученно улыбнулся Степан. – Так, наверное, и было.
– Я не забуду. – Людмила сурово кивнула, будто речь шла о затаенной обиде, а не о благодарности.
– Хорошо, – в тон ей отозвался Степка.
Людмила развела руками в трогательной растерянности.
– Мои образцы… – произнесла она дрожащим голосом. – Мои записи… Мои друзья…
