становится неуютно, а сегодня — еще хуже, чем когда-либо. Стоит мне проникнуть внутрь, и в животе что-то переворачивается, снова и снова. На заднем плане ворочается какое-то воспоминание об этом месте, я что-то вроде бы о нем знала, но не могу вспомнить. Не могу даже понять, откуда взялось это ощущение.
С девочкой на руках я выскакиваю в переулок близ фонтана с ангелочками и собираюсь мчаться домой.
— Что ты делаешь?
Сердце пронзает ледяной стрелой. Запах свежевыпеченного хлеба приковывает меня к месту.
Нет. Только не Рен. Только не здесь, не сейчас!
Я прижимаю ничего не сознающую девочку к груди и не оборачиваюсь. Так Рен ничего не разглядит. Во мне бушуют инстинкты — улететь, ужалить его прежде, чем он поймет, зачем я явилась. Если Рен узнает, что Делию унесла из города я, он меня возненавидит. А он поймет, если увидит, что я держу на руках девочку. Я-то ее спасаю, но Рен не поймет — он слишком тоскует по Делии.
Но я ничего не успеваю сделать. Рен сам решает за меня. Он обходит меня спереди, и отворачиваться бессмысленно — и так все ясно.
— Что… — Он осекается, глядя на торчащие из-под моего плаща волосы девочки. Нетрудно догадаться, что за мысли бродят у него в голове.
— Ты все неправильно понял, — говорю я тонким голосом. Каждый мускул моего тела натянут, как тетива. Надо бежать. Сию же секунду.
Рен откидывает мой плащ, чтобы увидеть лицо девочки, и отпрыгивает прочь, потрясенный. На лице у него написан ужас. Тепло и радость сменяются холодом.
— Куда и зачем ты несешь мельникову дочку?
Щеки у меня краснеют, я крепче обхватываю девочку.
Ну конечно, он ее знает. Он здесь всех, наверное, знает.
И меня знал.
— Жизнью клянусь, это не то, что ты подумал!
— Так это ты! — Он тычет в меня пальцем. — Ты служишь колдуну!
— Нет! — кричу я. — Я его ненавижу! Он у меня все отобрал! Я против него! Я хочу ее спасти!
Рен встряхивает головой и, прерывисто дыша, шагает меж стен, ограждающих переулок.
— Девочек крадет только колдун.
Вместо позвоночника у меня — ледышка, и холод пронзает насквозь. Я — не колдун. Как он только мог такое подумать!
— Послушай, Рен…
И тут на него нисходит осознание, заливает кожу яростным багрянцем.
— Так это ты украла Делию, — шепчет он.
Мне нечего ему ответить. Да, я ее украла, но не затем, зачем он думает. Страшное леденящее чувство зарождается у меня в груди и сворачивается вокруг сердца. Мне не объясниться. Я ничего не могу сказать, чтобы не предать отца.
Он хватает меня за руку:
— Где она?
Я пытаюсь вырваться, но он сильнее, чем я думала. Его взгляд меня пугает. Руке больно. От глядящей из его глаз ярости я непроизвольно вздрагиваю.
— Я спасла ей жизнь, — говорю я. — И этой девочке — тоже. А теперь отпусти.
Когда он выпускает мою руку и наклоняется над девочкой, мой хвост вырывается из-под плаща зеленой чешуйчатой дугой. Рен отступает, его доброе некогда лицо искажено страхом и яростью. На мгновение его привычный запах превращается в запах горелого хлеба. А потом Рен падает, держась за грудь, а я, в ужасе от того, что совершила, стою и смотрю, как огонь в его глазах меркнет.
В дальнем конце переулка слышны шаги и голоса. Кто-то услышал, как мы ссорились.
Я вскакиваю на крышу и бегу до самой городской стены, где можно распахнуть крылья и знать, что ни одна живая душа тебя не увидит.
И всю дорогу домой я мучаюсь виной перед Реном и леденящим страхом того, что я делаю что-то неправильное.
