своим ненастоящим отцом. Заберу плащ и перемену одежды, а потом убегу далеко-далеко и больше не вернусь.
Но не успевают мои ноги коснуться тропинки, как за спиной хрустит сучок. Я отпрыгиваю, прячусь за ближайшим деревом и стараюсь стать как можно меньше. Лес кишит людьми, а я вдобавок не выспалась, так что мне трудно их высмотреть.
Мимо моего дерева проходят несколько человек. Я чувствую жар их факелов.
— Эй, стойте! — кричит один из них.
Я задерживаю дыхание. Сердце бухает в ушах.
— Что там, Джон? — спрашивает другой.
— Глядите, тут ветки переломаны, и тут тоже — видно, чудище пошло вон туда. Там самая чаща.
Снова шаги, но теперь они — какое облегчение! — удаляются от дерева, за которым я прячусь.
Надо уходить подальше от города. Я закрываю лицо руками, но слезы все равно текут сквозь пальцы.
Единственное мое спасение — убежать от всех и всего, что я знаю. Я вытираю глаза и прислушиваюсь. Дом, в котором я жила с Барнабасом, совсем недалеко, но бежать придется со всех ног. Хоть бы Барнабас куда-нибудь ушел.
Несколько минут спустя я уже у изгороди. Я пролезаю сквозь кусты и оказываюсь у своего розового сада.
Но что это? Розовые кусты изодраны, изломаны, уничтожены. Двор усеян лепестками, колючками, листьями, словно какая-то злая сила рвала розы в клочья. Среди этого хаоса расхаживают кудахчущие козлоногие куры, роют землю, клюют что-то.
Я подхожу ближе и вижу — нет, не только колючки и листья. Кости. Огромные крылья, когти от гигантских до крошечных, копыта валяются тут и там. Повсюду руки, ноги, хвосты, кости, части тел, которым я даже не знаю названия. Постепенно я вижу, что все эти части складываются в странных существ, похожих на гибридов с витражей дворцовой церкви или на тех, что я видела в лаборатории в подвале башни. Кости сложены в скелеты, но какие-то эти скелеты непрочные, ненастоящие.
Это магия. Магия Барнабаса.
И тут меня пронзает еще одна страшная мысль: все скелеты лишены голов.
Меня окатывает ужасом. Я падаю на колени. Я совсем позабыла о скелете, который несколько недель назад выкопала Пиппа. Барнабас ведь так правдоподобно мне все объяснил.
А теперь я понимаю, что он лгал. Лгал как всегда.
Это мои старые тела. Свидетельства первых его попыток сделать из меня чудовище. Неудавшиеся куски меня, которые Барнабасу не удалось подогнать как следует. Он сохранял только голову, переставлял ее с одного тела на другое, а сожженным магией частям находил замену. К тому времени, как удача ему наконец улыбнулась, от меня остались только мозг и глаза.
Я любила этот сад, но его больше нет. Двор и дом не тронуты — должно быть, Барнабас уничтожил мой сад, чтобы сделать мне больно. Чтобы показать, как мало человеческого во мне осталось.
На краю зрения мелькает красное пятно. В самой глубине куста, заслоненного другими кустами, я нахожу последнюю розу. Сжимая ее в руке, пробираюсь в комнату через окно. Запаха Барнабаса я не чую. Может, он все же внял предупреждению, испугался горожан и убежал, растоптав перед этим мои розы?
На сборы уходит не больше нескольких минут. В комнату сует нос скулящая Пиппа. Она позволяет мне почесать ее за ухом. Наверное, я буду по ней скучать.
Хлопает передняя дверь.
Я застываю. Потом надеваю ранец, закрепляю его и вылетаю в окно. Я уйду из этих краев навсегда, но сначала мне кое-что нужно докончить.
Я выскальзываю за изгородь и лечу сквозь густой лес. Очень хочется увидеть Рена. Он меня, конечно, не простит, но я не могу с ним не попрощаться. Последнюю красную розу я заткнула за пояс. Пусть Барнабас уничтожил все, что я любила, — даже если я почти ничего об этом и не помнила, — но дружбу, которая могла бы связать нас с Реном, уничтожила я. Это я украла собственную сестру в припадке бессмысленной ревности. Спасибо Бату — я начинаю понимать, что значит «сестра», но все же, наверное, не до конца. При мысли об этом я испытываю какое-то странное чувство. Однако при мысли о Делии в груди у меня по-прежнему ворочается чудовище ревности и зависти. Да, я все еще ей завидую. Завидую тому, что она может открыто любить и принимать любовь, пусть даже сейчас она и несвободна. И я завидую тому, как ей предан Рен. Мне никогда не видать такой преданности.
Правда, Делия сейчас, наверное, уже умерла. И все остальные девочки — тоже. Все, кого Барнабас крал до того, как оживил меня, погибли. Зачем же ему теперь оставлять девочек в живых?
Тут мне на ум приходит разговор, который я подслушала тогда в харчевне. Что-то насчет слухов о живом товаре. Да, это наверняка говорили о Дэррелле.
Значит, девочек продали в рабство. Неизвестно, что хуже.
