– Оппа! – В голосе слышались слезы. – Не уходи.
– Не уйду. – Хен Мин вернулся обратно. – Твой старший братик никуда не уйдет. Не плачь.
Видеть слезы, сбегающие по щекам Эры, было невыносимо. Едонсэн никогда не плакала, даже в кровь разбиваясь на тренировке. Даже, когда его отец, Мастер школы, до крови порол ее хворостиной за нарушение дисциплины. Эра только сжимала губы и терпела, оставляя слезы старшей сестре. Вот Ирида да, та проливала их по малейшему поводу: мотылек, опаливший крылья в пламени свечи, напроказившая сестра, скулящий ночью щенок…
Память услужливо выворачивала самые дальние уголки, усиливая боль. Хен Мин готов был кричать, но стон Эры привел в чувство – он слишком сильно сжал ее руку.
– Прости оппу, сестренка. Он виноват и знает об этом…
Эра молчала, тратя все силы на дыхание. Хен Мин отвернулся, приходя в себя. Пусть его мир сейчас крутился вокруг этой девушки, но за дверью ждали те, за кого он отвечает.
– Оппа сейчас вернется. Подожди немного.
И, кивнув сиделке, он вышел во двор.
– Что случилось?
– Пришло сообщение – Гамма совершила побег. Ваши друзья нашли их раньше генерала Роя.
– Хорошо. Чем дальше они будут держаться от Главнокомандующего, тем лучше для Эры. Еще что-то?
– Они настаивают, чтобы после выздоровления агасси вернулась. Ученым необходимо…
– Передай, что я согласен сотрудничать с их организацией. Но только, пока дело не касается Эры. Моя едонсэн достаточно настрадалась в этой жизни. Я больше не позволю причинять ей боль. И мне все равно, генерал ли это, террористы или патриоты.
– Да, кван-джанмин.
Юноша смотрел, как учитель скрывается за дверью. Замки сняли совсем недавно, когда Мастер вернулся из-за границы. До этого никому не позволялось входить в заветную комнату, и лишь иногда, ночами, Ли Хен Мин задерживался в ней до утра.
Среди учеников ходило множество слухов, рассказывали о призраке умершей возлюбленной, о родовом проклятии. Молодежь подбивала друг друга на ночевку в запретной комнате, проверяя смелость, но первый же, кто решился, вылетел из школы на следующее же утро. Никогда прежде Хен Мина не видели в такой ярости. Это породило новый виток слухов, и вот теперь, когда комната стала обитаемой, они разгорелись с новой силой.
Хен Мин вернулся в комнату. Сиделка только что смыла с лица Эры дорожки высохших слез, сделала укол.
– Господин, больше нельзя держать агасси на наркотиках, даже при всех мерах предосторожности…
– Я знаю… – Он осторожно отвел с лица девушки длинную прядь волос. – Я все знаю. С завтрашнего дня снижаем дозу. Ей пора вернуться в реальность.
Она тонула в тумане, густом и липком, как патока. Серые клочья липли к лицу, залезали в нос, просачивались в рот, стоило открыть его в надежде сделать хоть один вдох, проникали в легкие, вытесняя воздух.
Где-то вверху сизую марь рассекали лучи света, совсем как логомы – скользкую плоть ктулху. Но яркие солнечные мечи были далеко, и она изо всех сил старалась оттолкнуться от вязкой земли, по щиколотку засосавшей ноги. Наконец с противным чавканьем грязь уступила, и Эра, задыхаясь, с трудом взмахивая руками, поплыла прочь, стремясь вынырнуть из этого кошмара. Но чем легче становился туман, тем сильнее ворочалась боль во всем теле, мешая двигаться. Наконец она стала настолько сильной, что захотелось опустить руки и упасть обратно, в коконы дыма, несущие забытье… Но туман не мог заглушить звуки тэгына, и Эра упрямо плыла дальше. Крик рвался из горла, но она лишь крепче сжимала зубы, прислушиваясь. Тихая мелодия, едва слышимая на грани яви и сна, была единственной ее связью с тем, другим миром. Возвращаться туда было больно, но куда хуже, казалось, забыть себя, навеки похоронив в этом жутком тумане.
Стонущий вздох сорвался с губ Эры. Хен Мин тут же отложил флейту, наклонившись к девушке. Глаза, мутные от боли и наркотиков, распахнулись. Исхудавшая за время болезни рука взметнулась к лицу, закрывая от света.
– Тсс. Тише. – Хен Мин перехватил тонкое запястье, не позволив вырвать капельницу. – Тише.
В глубине карих глаз мелькнуло узнавание:
– Хен… Мин?
Пересохшие губы треснули, и слова оказались с привкусом крови. Эра смотрела на мужчину перед собой, и ей казалось, что
