этим новым письмам выходило, что нынешняя Россия – просто рай земной, как специально созданный для эльфов и кэльфов. (Кстати, само слово «кэльф» – Мимира придумка, взял да соединил «котов» и «эльфов»).
Второй визит Петра стал для кэльфов судьбоносным.
– Ты, может, думаешь, я не видал, что у меня все мундиры в шерсти? – Шона уже ничему не удивляется, просто слушает, открыв рот: не забыть бы, все это надо в Летописи внести!
Сны о чем-то большем
– Возвращайся! Вернись! – зовет котенка Маргарита Владимировна. И он слушается. Расправляет крылья и, паря, опускается. Ниже, ниже, и вот уже мягко приземляется на поручень кресла. Складывает белые крылья, втягивает их обратно в белое пятнышко на спине и хитро смотрит на Крючу.
– Вова, это ты? – поражается она: мордашка котенка, расплываясь и увеличиваясь, превращается в лицо Вовы Анисина – главной любви всей Крючиной жизни.
Из-за него она ушла от мужа, поссорилась с мамой, с ним провела самые веселые, шебутные и счастливые годы молодости. Художник, музыкант, синеглазый, высокий, чуть сутуловатый красавец, Вова в любой компании свой и – главный. Так складывалось, он ничего для этого специально не делал. Нет, ангелом не был, наоборот: все пороки мира попробовал на вкус с неизменным удовольствием, ну и она вместе с ним.
– И чего ты тут сидишь? – спрашивает Анисин. – Пошли. От работы кони дохнут. Шурка сегодня две миниатюры каким-то американским чувакам втюхал, гуляем. Атлантов уже практически споили.
Вместе выскакивают на Дворцовую, прямо в солнечный круг. Летними вечерами часто такое случается: если солнце вдруг ненароком зацепится за Александровскую колонну, то будет висеть на ней долго-долго, лениво перетирая о гранит зацепившиеся лучи. Потом сразу плюхнется в Неву, но часа два еще станет бултыхаться у самой поверхности, пока не угомонится и не заснет на дне.
У Атлантовых ступней живописным ярким табором расположилась их компания. Все те же – Маруся, Крокодил, Сула, Сальватор и Петрович – тот самый Шурка, который сегодня проставляется ввиду удачно проведенной сделки.
– Заждались, – Петрович протягивает доверху налитый граненый стакан, позаимствованный из ближайшего газировочного автомата, – еле вашу порцайку отбил.
– Покушались? – Вова, как истинный джентльмен, протягивает стакан Крюче, – глотни!
Портвейн сладкий, душный, душистый, даже, пожалуй, чересчур душистый, будто в вино плеснули одеколон, но вечером после работы, да еще на солнышке, да еще на Дворцовой! Может, что-то и бывает вкуснее, так где ж его взять?
Маргоша мелкими глотками заглатывает портушок, доходит до половины стакана, протягивает Анисину – твоя доля! Кто-то, кажется, красавица Сула, вставляет ей в руку кусок городской булки, Сальватор пододвигает банку с килькой в томате. Нет ничего вкуснее на свете, чем свежая «Городская» с хрустящей корочкой, пропитанная насквозь остреньким томатным соусом с раскрошившейся в нем бескостной килькой.
Вова, опорожнив стакан, берет гитару. Начинает наигрывать новую песню БГ. «Под небом голубым, – доверительно сообщает он, – есть город золотой…»
Сальватор, перехватив стакан, уносится к автомату – вернуть тару на место. Это – закон. Они не одни такие умные, стакан может в любой момент кому-то другому понадобиться.
Остальные подтягивают Вове. Все знают, песня о них, об их городе, именно золотом – вот же оно, золото, разлито по площади, Неве, крышам…
– Корифаны, – возвращается Сальватор, – встаем. А то Гостинка закроется.
Гостинка, а точнее, отдел грамзаписи на первом этаже, вот уже пару недель – непременное место посещения перед долгим зависанием в «Сайгоне».
– Риглис, завязывай, – торопит Вову Сальватор, – опоздаем.
– Сам ты Риглис, – цедит Вова, но встает. Он очень не любит, когда друзья зовут его так. Но – приклеилось.
Вообще-то он очень интеллигентный чувак – мама преподает в консерватории скрипку, папа поет в Малом оперном. С последних гастролей предок привез сыну целую упаковку жвачки «Риглис», посредством которой предприимчивый отпрыск развернул настоящее коммерческое предприятие, выменивая на заветные дольки пиво, беличьи кисточки для товарищей-художников и даже дефицитные тени для Крючи.
Недавно Вова заглянул в Гостинку за подарком для отца ко дню рождения. Потосковал, перебирая советскую эстраду, порылся в симфонической музыке – ничего стоящего! В уголке на полу, прямо на стопке пыльных пластинок, сидел наглый черный кот.
