— А кто же? — прошептала Тиса.
— Не знаю, — закончив с очагом, старик с хмурым видом повернулся к самовару. Сняв со звоном крышку, накидал в трубу щепок. — Но по мне, чем раньше твой батюшка пошлет письмо за помощью в Ижескую вэйностражу, тем лучше.
— Значит, все же чудовище.
— Испод мира еще не таких существ рождал.
— Но если это изнань, тогда…
«Топчет землю, имени которого он не знает». Войнова поежилась, запахнув плотнее пуховой платок. От одной мысли, что вблизи Увега бродит смертельно опасное существо и уже завтра кто-то может стать новой жертвой, кто-то, кого ты знаешь, в душе похолодело.
— А где Рич? — вздрогнула она. — Почему не приходит на процедуры?
— Не переживай. Он же с Доломеей, — успокоил старик. — Бисер перебирает для ризы.
Запалив лучину, Агап опустил ее в самоварную трубу.
— Хорошо, хоть он в безопасном месте, — вздохнула Тиса, припомнив разговор о ризе. Доломея точно не пустит подопечного шастать по полям, как раньше.
На некоторое время установилось молчание. Видимо, огонь в самоваре мало-помалу разгорелся, поскольку Фомич удовлетворенно кивнул и закрыл крышку.
— Чайку не желаешь?
Тиса не ответила на вопрос, а задала свой:
— А как эти существа попадают в наш мир из испода?
— О, дочка, кто ж знает? Ходы у них свои есть, видать. Я слышал, жил в Панокии какой-то сумасшедший барон, вэйн, который этих зверушек коллекционировал. Пока одна такая тварь не схарчила его, чтобы вдругорядь кому еще неповадно было. А вот где он их отлавливал, бог знает.
— Вэйн, — процедила сквозь зубы девушка. — Точно.
Мозаика видений начинала складываться, но насколько велик узор, оставалось только догадываться.
Церковь. Молитва души, о которой мы забываем частенько, блуждая в лабиринтах суетных будней. И к которой мы прибегаем как к единственному пристанищу надежды, стоит только беде встать у порога. Тиса оставила Ватрушку у кованых ворот, накинув петлю повода на чугунную завитушку. Ступая на святую землю, подняла взор. Пять куполов держали небо, готовое обрушиться на этот мир очередным дождем.
В церковном дворике Доломея срезала розы. На расстеленный на дорожке кусок мешковины женщина кидала нежные бутоны, оставляя у себя за спиной осиротевшие кусты. Колючки в отместку пытались зацепить черный шерстяной подрясник, но это не останавливало ее.
— Единый в помощь, матушка.
— Благодарствую. Бог с тобой, — низким грудным голосом ответила Доломея, распрямив широкую спину.
— Не жалко розы? — Тиса с сожалением оглядела красный ковер. — Последние в этом году. Удивительно, что до холодов цвели.
— А что им красоваться? — Матушка опустила руку с большими садовыми ножницами. — Не время празднику. Все снесу к ногам Единого. Может, смилуется да отвернет напасть от Увега.
Лишенная цветов колючая живая изгородь действительно придавала облику церкви скорбный вид.
— Вчера только заблудших чиванцев схоронили, сегодня вот Афонасия отпели, — женщина тяжело вздохнула. — А ведь еще крепкий мужик был. Не дал Единый ему благодатной смерти.
Тиса опустила голову, сглотнув комок в горле.
— Слышала, поехали солдатушки-то?
— Да, утром.
— Бог им в помощь. — Матушка наложила на себя святое знамение, шепча молитву под нос. Затем поднесла к губам большую серебряную звезду.
Тиса оглянулась на вход в церковь и заметила на ступенях лишь слепого старца.
— А что с ризой? Починили?
— Какая тут риза, девочка, когда беда пришла, — сказала Доломея. — А как Рич? Надеюсь, хорошо помогает Агапу Фомичу?
