Знаки Зверей. Огненные и водяные, знаки камня и льда, знаки мрака и ночи, знаки разрушения и разъятия, знаки недобрые, знаки, на погибель начертанные.
Долго их надо чертить, а и впрок не начертишь.
Со своей-то кровью они куда сильнее, но только тогда и своих прихватывает.
Может, и не так уж не правы имперцы, магию изводя? Пули-то они ведь летят, куда ствол направишь…
Не любили ведуны жуткие рунные тайны. Мало кому охота в них рыться, не даром изучение их даётся, за всё ведун свою цену платит.
Руны Всеслав замечал повсюду. Заметили они с Таньшей и ведуна, с чашей в левой руке и кисточкой в правой. Над чашей поднимался парок, пожилой ведун заметно пошатывался, а молодой мальчишка-ученик почтительно, но твёрдо поддерживал его под локоть.
Оборотни поспешно отвернулись.
Даже видеть, как творятся эти руны, и то не к добру.
Порой смельчаки рисовали знаки на самих себе. Вышивали на смертных рубахах, в каких идут на последний приступ. Тоже недоброе дело – сила, в рунах, в «чрътах и р?зах», не любит взаперти сидеть, ей бы на волю, а уж против кого – дело десятое.
Дальград готовился утопить сам себя в огне, обрушить сам на себя смертоносные молнии, заставить землю расступиться, равно поглощая и своих, и чужих.
Медведь и Волка торопились дальше во всегдашнем молчании – туда, в глубь обречённого града, на бывшую рыночную площадь, на торжище.
Здесь им предстояло ждать сестёр Вольховен.
– Таньша! Всеслав! Милые мои!
Легка на помине Предслава Вольховна.
С северной стороны, от смотрящих на полночь городских ворот навстречу оборотням спешила стройная, но притом исполненная силы женская фигура. Предславе встречные кланялись уже в пояс.
Оборотни замерли. Предслава легко подбежала, обняла каждого, расцеловала прямо в чёрные носы.
– Знаю, всё знаю. Анея-старшая весть послала, что спешит, как только может. На ноги таки встала, поставила её наша средняя сестрица, ох, не знаю только, к добру то иль к худу… Велела тут ждать, но… – младшая Вольховна только рукой махнула. – Не ведаю, успеет ли. Но сказала, чтобы в случае чего без неё бы справлялись. Мол, дело первостатейное, ничего важнее его сейчас нету. И Дальград, говорит, оставить можно, и Мстиславль, и дальше на север отступать. Вот князь-воеводе Михайле Шеину слово несу, хотя оно ему и не по нраву придётся. Для него отступать – нож острый. Мол, стрельцов собрали немало, и ружей новых много, и огнеприпаса, и руны вычерчены, а потому и нечего в землю закапываться сверх необходимого, всё равно пушками порешат, нужно имперских в бок да спину разить, когда не ждут. Горд воевода, что правда, то правда… – Предслава вздохнула. – А что ж сестрица моя старшая задумала, поведаете? Потом?
Оборотни переглянулись и дружно покачали головами.
– Узнаю Анею, – усмехнулась младшая Вольховна. – Всё тайны да секреты! Ну пусть её. И так знаю, что с Молли это связано. Эх, не удержали такую ведунью! – Она недовольно нахмурилась. – Нельзя её отпускать было!.. Нельзя!..
И вновь Всеслав с Таньшей переглянулись, и вновь дружно, согласно покачали головами.
– Что, не так молвлю? – нахмурилась Предслава. – Уж как умею, сами знаете. От меня кривды да хитрования отродясь не видывали и до смерти не увидите. Как мыслю, так и реку. Здесь её надо было оставлять!.. Любыми средствами!..
Оборотни переглянулись в третий раз, настолько выразительно, что Предслава осеклась.
– Ладно, потом доспорим, – проворчала она. – Ступайте в город, меня ждите.
И ничего…
Она не договорила.
Из-за дальних холмов в серое дождливое небо взвились один за другим три алых огня.
И тут же грохнула невидимая имперская артиллерия.
Предслава зажмурилась, брови горестно изломаны.
Медведь сшиб её в ближайшую траншею, навалился сверху; рядом распласталась Таньша.
Гром взрывов, вставшая дыбом несчастная земля. Гаубичные снаряды обрушивались сверху в окопы защитников, и каждый в эти мгновения оказался сам по себе.
Можно было подумать, что, постреляв немного, Горный Корпус двинется вперёд, но не тут-то было – гаубицы гремели и
