похудел. Хотя, если северяне не соврали и до конца дня они в самом деле будут в столице, ужинать карманник планировал горячим супом.
– До подножия холма спустимся своим ходом, – сказал Талах.
Рашу не нравилось, что братья запросто перетянули на себя право принимать решения. Но оставалось только смириться. Теперь его собственный голос никого не интересовал. Он не сомневался, что, если открыто выступит против решения любого из братьев, девчонка, не раздумывая, встанет на их сторону. Да, здесь так заведено: северяне все до одного стояли друг за друга горой. И скорее всего именно поэтому им удавалось выживать в этих суровых снегах. Но как же это иногда раздражало.
В этот раз первым шел Эрик, за ним Хани и Раш. Талах замыкал цепочку. Эрик двигался легко. Иногда Раш со злорадством смотрел, как нога северянина опускается на шаткий камень: миг, и здоровяк кубарем скатится вниз. Но нет. Шамаи ловко преодолевал путь, будто знал каждый уступ и каждый куст на холме.
Внизу они сделали остановку.
– Лошадь придется отпустить, эрель. Я возьму тебя на спину, Эрик понесет чужестранца.
Прежде чем Раш успел открыть рот, чтоб щедро осыпать их ругательствами, братья почти мгновенно оголились. Хани зарделась, поспешно отвернулась. Шамаи, не стесняясь своей наготы, собрали вещи в два узла. Отдельно ремнями перехватили оружие – топор Талаха и короткое копье Эрика с зазубренным железным наконечником. Теперь карманнику стало понятно, почему их одежда выглядела такой хлипкой: по мановению руки она падала к ногам шамаи, делая их свободными для превращения. Раш никогда раньше не видел оборотней и теперь, получив возможность поглядеть на них воочию, смотрел во все глаза.
Тела близнецов быстро менялись. Эрик упал на колени, спина его взбугрилась от стремительно трансформирующихся костей и рвущихся мышц. Лицо вытянулось, губы обнажили растущие из десен клыки. Пальцы стали длиннее, изогнутые когти впились в мерзлую землю, без труда кроша ее. Кожа на его теле трескалась и расходилась рваными лоскутами, чтобы через мгновение посереть и облететь, как истончившийся пергамент. Под ней быстро прорастал седой косматый мех. Тот, кто недавно назывался Эриком, рычал и мотал лобастой головой, избавляясь от последнего налета человечности.
Волк был поистине огромным, втрое больше своих сородичей, и он без труда стоял на задних лапах. Снова зарычав, он припал к земле. Уши, выше и острее волчьих, встали торчком. Оборотень попробовал носом воздух, коротко и низко завыл.
Рашу подумалось, что скотина скорее хватит его зубами, чем позволит ехать на своем загривке.
Талах также сбросил обличье. Но он не был волком. Его кожа почернела, пошла тонкими волосками, которые быстро превратились в перья. Руки сильно вытянулись, обращаясь крыльями, ноги с хрустом надломились, становясь мощными лапами огромного орла. На лице… нет, на морде с крючковатым клювом человеческим разумом горели яркие голубые глаза.
Лошадь Хани громко заржала, протестующе встала на дыбы, забила копытами. Она чувствовала запах хищника, и Хани, как ни старалась, едва могла сдерживать кобылу в поводу. Раш в два прыжка оказался рядом, отобрал поводья. Молчаливо кивнул на поклажу, мол, снимай.
– Все равно она была самой упрямой и бестолковой лошадью из всех, что я видел, – зачем-то попытался успокоить девчонку он и, когда северянка сняла с нее сбрую, отпустил кобылу на свободу.
Хани поджала губы, изо всех сил силясь не заплакать.
Тем временем перевоплощенный Талах взмахнул крыльями, поднимая ветер и снег, и взлетел. Темное оперенье заблестело на солнце. Волк ощерился, заозирался по сторонам. В конце концов, хищник встал на все четыре лапы и мягко двинулся на Раша. Встав рядом, подставил спину. Карманник, озадаченный, не мог сдвинуться с места, и волку пришлось поторопить его рыком.
– Боги прокляли меня, – ругался Раш. Взобравшись на оборотня, он ухватился за густой мех на загривке. – Сперва на дикой кобыле, теперь – харст знает на ком.
Хищник брыкнулся. Человеческая сущность в зверином обличье напомнила Рашу, что разум не дремлет и продолжает властвовать над телом. Волк подошел к узлу с вещами, челюсти сжались на поклаже.
К тому времени вернулся орлан. Птица подставила крыло в немом приглашении. Северянка взяла вещи Талаха, сунула их в свой опустевший мешок с припасами, забросила на плечи. Орлан покорно дожидался, пока девчонка взгромоздится на него. Потом осторожно поднялся в воздух, сделал круг и замер в свободном парении, закрывая крылами небо. Раш готов был биться об заклад, что глаза не обманули его, и северянка счастливо улыбалась, когда громадная птица потянулась выше, за облака. Карманник оказаться на ее месте вовсе не желал, да и на своем собственном, сказать по совести, – тоже. Он бы с удовольствием оседлал резвого скакуна, почувствовал под задом не бугристый хребет, а доброе таремское седло, и ускакал куда-нибудь подальше, хоть бы и к харсту на рога.
Волк поднялся, отряхнул с брюха снег, и его лапы беззвучно сделали первые шаги. Быстрее и быстрее, пока Раш не стал
