задыхаться от бьющего в лицо ветра. Пришлось припасть к самой шерсти, чтоб ненароком не свалиться. Иногда он так сильно сжимал коленями бока зверя, что волк злобно рычал и косился налитыми кровью глазами.
Раш поблагодарил свой «изнеженный» желудок, отказавшийся поутру от большей части завтрака. Сейчас бы, с полным брюхом, ему пришлось ой как несладко.
Арэн
Арэн никогда раньше не испытывал такой нестерпимой головной боли. Еще до того, как открыть глаза, дасириец почувствовал ее – монотонные толчки во лбу, тяжелые и необратимые, словно разом звонили все колокола Храма всех богов. Вслед за ними пришли тошнота и головокружение. Стоило дасирийцу сделать робкую попытку подняться, как пища, неизвестно сколько пролежавшая в брюхе, зашевелилась. Он перевернулся, встал на четвереньки, не в силах даже глаза открыть, и немного отполз в сторону, прежде чем желудок окончательно взбунтовался и изверг содержимое. В ноздри ударил кисло-горький запах, от которого в висках забарабанила дробь частых острых ударов.
Так же, на ощупь, Арэн вернулся к месту, где лежал. В затылке саднило. Пальцы сами нашли больное место, наткнулись на громадную шишку. Она была щедро смазана чем-то липким, волосы слиплись и вязко тянулись за пальцами.
Арэн смутно помнил произошедшее. Прошло совсем немного времени, после того как Миара и Банрут в сопровождении северян скрылись в горе. Он устроился на мешковине неподалеку от входа, развел костерок: идущего из горы тепла было столько, что северяне скидывали теплые тулупы и шкурные накидки, но костер хрустел ветками и согревал дасирийцу душу. Арэн не собирался уходить до тех пор, пока не вернутся друзья. О том, что они могут и не вернуться, он сразу запретил себе думать.
«Вера, как сварливая жена, – любил говаривать отец, – она никогда не уходит, сколько ее ни гони».
Дасириец верил.
Позже к нему наведался ду-Даран. Купец принес бурдюк сливовой наливки из собственных запасов. Арэн не стал отказываться и пригубил из глиняной кружки, хоть пойло показалось ему на редкость кислым – если купец не солгал и его семейство вело торг вином из собственной винодельни, то дасириец с трудом представлял, кто бы стал пить такую мерзость, да еще и за деньги.
Таремец снова попытался склонить Арэна согласиться стать его личным телохранителем, зашел издалека и весьма мудрено, но дасириец без церемоний оборвал толстяка и напомнил, что ответ уже дал и менять его не собирается. Ду-Даран с досадой поморщился, от выражения его физиономии прокисло бы и молоко, но Арэн не собирался уступать. Совсем не дело наниматься в телохранители к купцу.
Только боги всевидящие знают, сколько бы еще просидел ду-Даран, если бы не староста. Впервые Арэн был так рад его видеть. Варай пришиб таремца тяжелым взглядом, и тот убрался, прихватив с собой бурдюк. Северянин молча достал кисет с табаком, набил трубку и смачно затянулся. Арэн положил на язык мятную палочку, пошевелил ветки в костре и вытянулся на мешковине, разглядывая, как ветер гонит по небу косматые облака.
Он задремал, а проснулся от громких криков и гула, от которого стонала и дрожала земля. Вскочил на ноги, осмотрелся и бросился обратно, туда, где между каменными деревьями поднималась серая стена пыли. Наверное, обдумай он происходящее и оцени собственные силы, не сдвинулся бы с места. Дасириец и раньше попадал в землетрясение, но никогда прежде кругом него земля не вставала дыбом. Впрочем, быть может, так ему только показалось.
Каменное крошево буквально пронизало воздух. Булыжники валились под самые ноги, норовили раскроить череп. Но самым страшным было зрелище подламывающихся каменных гигантов, когда те вздрагивали и с ужасным гулом начинали заваливаться на тропу.
Безумие поселилось в небольшом лагере. Животные взбесились и, не разбирая дороги, носились взад и вперед, пытаясь найти выход из смертельной ловушки. Кричали женщины и дети, срывали голоса мужики в тщетных попытках дозваться до своих родных. Арэн помнил, как налетел на женщину, которая прижимала к груди безвольное тело ребенка с окровавленной головой. Помнил, как каменная махина одним махом задавила несколько стоящих рядом обозов, отрезав путь к расщелине. Помнил, как под ней еще какое-то время стонали и охали старики. С ними была и Мудрая.
Арэн хватал всех, кто не мог идти, тянул на себе, передавал тем немногим мужчинам, которые оказались в состоянии действовать осознанно. Он стал мокрым от пота, руки почернели от пыли, глаза нестерпимо щипало. Он что есть силы кричал, призывая селян отходить дальше, вниз по тропе. После был новый толчок под ногами. Мир загремел, заскрежетал, застонал.
