убивал ее.
– Ладно, – фыркнул егерь, вновь поднимая багор. – Это становится скучным и однообразным.
Олеся, шатаясь, двинулась вперед, и он снова вонзил багор ей в живот. Она глубоко вздохнула и, обхватив древко свободной рукой, внезапно резко дернула его на себя. Не ожидая этого, Дикий подался вперед и, выпустив багор из рук, споткнулся о валявшийся на полу прожектор. Тот самый, который собственноручно расколотил несколько часов назад.
Олеся холодно улыбнулась, надвигаясь.
– Твою мать, – только и успел выговорить Дикий, припадая на правое колено.
Он поднял взор, чтобы увидеть взметнувшееся над головой лезвие.
– Ох, – только и успел вымолвить он.
Руки егеря инстинктивно обхватили голову в тщетной попытке ее защитить, и в следующий момент тесак со свистом обрушился на него. Лезвие отсекло шесть пальцев – четыре на правой и два на левой руке, оставив на голове обширную рану, которая тут же заполнилась кровью.
– Больно, – прошептал Дикий. По лбу заскользили алые ручейки, разделяя его лицо пополам. Безвольно опустив руки, егерь в священном ужасе глядел на кровоточащие обрубки пальцев.
– Ты плохой, – сказала Олеся, снова замахиваясь.
Дикий даже не пытался защищаться или даже уклоняться от его же собственного ножа.
Тесак с хрустом вошел глубоко в череп, и он, всхлипнув, сел.
– Плохой, – с презрением повторила Олеся. Она отошла назад, не сводя своих громадных глаз с повергнутого соперника.
Дикий встал на карачки, из разверстой раны ручьем лилась кровь.
Он икнул, и его вырвало.
Медленно приподнял руку вверх, словно сомневаясь, верный ли он сделал выбор, затем пополз вперед. Мачете торчал из его черепа, словно гротескно-нелепый указатель.
– В теплой шляпке на бочок… – прокаркал он. – В сапоге… мохнатом.
Что укрылся с головой…
– Олеся… – позвал Сава. Слезы застилали его глаз.
Она некоторое время провожала уползающего егеря, затем, подволакивая слабеющие ноги, заковыляла к Гене.
Дикий упорно полз дальше, оставляя за собой широкую полосу крови.
– Моховик, Моховичок… – шептал он синеющими губами. – Как не жарко летом… Быть таким одетым?
Его снова вырвало, и он упал плашмя, растянувшись на полу. Беспалые руки умирающего чертили по полу неровные красные линии, тщетно пытаясь подтянуть быстро слабеющее тело.
– Олеся, – снова окликнул жену Сава.
Она нагнулась, чтобы поднять сына, но не удержалась и упала прямо на него. Испуганно вскрикнула, переворачиваясь на бок.
– Милая, – срывающимся голосом произнес Сава и заплакал.
– Гена, – сказала Олеся. Она попыталась встать, но снова упала. Ее рубашка из бежевой быстро превратилась в красную. Олеся предприняла очередную попытку, но ноги больше ее не держали. Тогда она поползла к Саве, бережно подталкивая перед собой трупик ребенка.
– Зэня, – произнесла она, и их взгляды встретились.
– Ты самая лучшая мать на свете, – сквозь слезы промолвил Сава. – Самая лучшая мать и жена.
На губах Олеси заиграла улыбка.
– Семья, – мечтательно сказала она. – Зэня. Гена.
– Да. Я, ты и Гена, – тихо сказал Сава. – И я люблю вас.
Дикий продолжал ползти. Тело егеря быстро угасало, но он все равно настойчиво двигался к двери, извиваясь, как червяк. Ноги бестолково елозили по скользкому от крови полу, но он не оставлял своих попыток. Он уже почти преодолел дверной проем, как по телу неожиданно пробежала конвульсивная дрожь, и тихо пискнув, почти как мышь, Дикий затих. Голова с торчащим в ней ножом опустилась на грязные, измазанные кровью руки. Инспектор заповедника «Северный Лог» был мертв.
Олесе удалось приблизиться вплотную к Саве.
– Люблю, – выдохнула она. Изо рта стекал тоненький ручеек крови.
Сава яростно моргал, напрасно стараясь прогнать слезы.
