вас.
– Не смотрите вы, пожалуйста, – медленно, чуть ли не по слогам протянул Нос, подмигивая Саве. – Свысока-а-а… а по небу прокатите нас…
– Зат… заткнись, – едва ворочая языком, проговорил Сава. Он чувствовал себя полностью разбитым – сказывалась потеря крови и болевой шок. – Заткнись, мразь.
Нос тихо рассмеялся. Откинувшись спиной к стене, он застыл, глядя на Саву из-под полуприкрытых век.
– Спокойной ночи, – шепотом произнес он, и Сава содрогнулся.
Он больше не уснет. Иначе эта нелюдь снова подкрадется к нему и обгрызет все лицо.
Оторвав от рубашки второй рукав, зэк поменял «тампон».
Кровь скоро должна остановиться.
Он потерпит. Обязательно потерпит.
Фонарь потух, и зэки вновь улеглись.
Сава придвинулся к женщине. Она глубоко дышала, укрывшись одеялом, и он, нащупав ее руку, робко погладил ее. Странно, но это придало ему немного уверенности.
– Домой…
Сава склонился над ней. Несколько капель крови, сорвавшись с его раны, упали ей на лицо, но, казалось, она этого не заметила.
– Послушай… ты должна бежать отсюда, – прошептал Сава, убедившись, что женщина не спит и смотрит на него.
Сквозь просвет в потолочном настиле скользнул бледно-желтый свет луны, и Саве стало видно ее лицо, бледное и окровавленное.
– Я… я помогу тебе. Беги. Или погибнешь. Утром они опять тебя изнасилуют. И если не придет помощь, мы погибнем.
Несколько секунд она безмолвно смотрела на зэка, потом вздохнула и отвернулась.
Сава вытянул трясущуюся руку, разглядывая ее в лунном свете. Кровь на ней быстро подсыхала, начиная стягивать кожу.
Потом посмотрел в темноту.
Нос.
Там, в трех шагах от него, сидел опасный психопат. Людоед.
«Он смотрит на тебя», – прошелестел в мозгу внутренний голос, и мужчина покрылся ледяным потом.
«Домой. Домой».
«Домо-о-о-ой…»
Заунывно-монотонный голос сновал по закоулкам сознания, словно смертельно раненный зверек, царапаясь в агонии и оставляя повсюду капельки крови.
Сава потер глаза, стараясь не касаться изуродованного носа. Стреляющая пульсирующими вспышками боль постепенно выровнялась, распространившись на все лицо ровной свинцово-ноющей маской. Губы и щеки распухли и отекли, словно их накачали силиконом. На лоб, вымазанный подсохшей коркой крови, приземлилась муха, и Сава торопливо согнал ее. Та улетела с недовольным жужжанием. Зэк скосил глаза, пытаясь разглядеть рану, однако из-за скудного освещения под землей едва ли что-то увидел. Ноздревато-бордовая каша, смахивающая на кусок застывшей лавы, – вот и все, что он смог рассмотреть.
Тем не менее в землянке стало светлее, и зэк понял, что наступило утро. Он огляделся. Женщина сидела, укутавшись одеялом, сквозь спутанные нечесаные волосы на него с тоскою смотрели рыбьи глаза.
Сава прижал указательный палец к губам.
Кроме уголовницы, в землянке спал еще один зэк, с головой накрытый одеялом. Судя по высунувшемуся ботинку, это был Нос, и Саву передернуло.
Наверху послышались приглушенные голоса, и он затаил дыхание.
Разговаривали Зажим и Ходжа.
– …Мать моя в шлепанцах… череп трещит, как будто меня вертухаи дубинками отхреначили, – жаловался Ходжа. – Эх, пива бы…
– Пива нет, – уныло отозвался Зажим. – Даже вода закончилась. Почему хоть че-то не заныкал?
– Дык, Зажим…
– Ладно, проехали. И курева тоже нет?
