Еен-тар обернулся и посмотрел на старца, неустанно наблюдавшего за морем, которое быстро оканчивалось скалой. Это и впрямь было странно. Чего высматривать в скале. Бескрайние просторы воды всегда притягивали взгляды, но глухая скала?
– Куда ты? – удивился Нагдин, заметив, что Нинан-тар уходит без его указания.
– Я спрошу его.
– Нет. Оррин, приставь к нему соглядатая, и покончим с этим. Ты же, – обратился он к еен-тару, – приди и сядь. – Когда Нинан-тар оказался рядом, Скороход спросил: – Вижу, что чужой ты здесь. Расскажи.
Нинан-тар поведал ему свою историю, не забыв упомянуть о схватке у храма Камнебога.
– Ты не подумай, гур, что я на себе эту магию принес. Я очистился, я прошел сквозь Зев Камнебога. Ни одна нечисть не пройдет сквозь него. Иного пути сюда попасть и нет. Скоро мы пойдем через нее, и ты увидишь.
– Ты еен-тар?
– Да, гур.
– Ты неправильный еен-тар, – встрял в разговор Палон, подошедший к ним. – Еен-тары сидят по своим халупам, пьют ампану, тискают жен и ноприплы. А ты пришел к ветровеям, да еще таким, кто стал водолюбом. Без боязни. Слышал я, что не сильно теснят вас оридонцы, чего же ты им насолить хочешь? Убили, что ли, кого из твоих?
– Нет, – отвечал Нинан-тар, и под напором двух пар любопытствующих глаз, продолжал: – Может и не поймете вы, но нестерпимо мне то, как обращаются с нами. Вроде и не чинят расправу, не притесняют, но… как с ладарами с нами. Не привык я к такому.
Нагдин вопросительно посмотрел на Палона, тот тихо сказал: «Скот это», и Рыбак дал знак, что понял.
– Ты не еен-тар. Из какого ты клана? – продолжил расспросы Хрящеед.
– Из водолюбов я происхожу.
– Оно и ясно теперь.
– Скажи мне, – заговорил Нагдин, – кем ты ему приходишься?
– Он друг моего деда, хотя и не упомнит этого. Он мало говорил со мной, когда я пришел и принес ему весть о смерти Мягконогого.
Тем временем, Старик поднялся на ноги и пошел прочь. В одну из хибарок.
– Много их здесь жило, да померли все, – сказал Нинан-тар, провожая его взглядом. – Из всех только он остался. Теперь он один смотрит за тем, как Владыка засыпает.
Стемнело.
Скороход до поздней ночи ходил промеж кораблей, вытащенных на берег и раздавал указания, сам помогал воинам и советовал их командирам.
Вдруг, в ночи разнесся детский плач. Много голов повернулись туда, откуда он исходил. Не прошло и нескольких мгновений, как хриплый рев отрывисто ушел в вышину и эхом раскололся над бухтой.
В дальнем конце лагеря, что упирался в развалюхи рыбацкой деревни, произошло шевеление, поднялся гомон и стали звать капитана.
– За мной, – приказал Нагдин, и, сняв с ремня топор, окруженный воинами, пошел на зов.
Он вышел в свет костра и замер в изумлении.
Воины плотным кольцом окружили место, где горело кострище, а посредине этого круга, ярко освещенного пламенем, стояла девушка необычайной красоты. Ее темные волнистые волосы обрамляли овальное лицо с удивительно чистой белой кожей, словно бы светившейся при свете костров. Светлые глаза, цвет их сложно было определить, смотрели по детски беззащитно.
Немного растрепанная, девушка испугано озиралась по сторонам и дрожала всем телом. В ее глазах читался ужас. Наполненные слезами, они бликами огня отсвечивали в толпу воинов. Последние в немом восхищении смотрели на нее.
– Не бойся их, – подступил к ней Нинан-тар.
Завидев мужчину своего народа, девушка невольно подалась к нему, но тут же остановилась и отпрянула. Она выставила вперед руку, в которой блеснул каменный нож. Рука дрожала.
Не выдержав напряжения, несчастная расплакалась в голос и осела на колени. Более она не смела сопротивляться.
– Кто ты такая? – вышел вперед Нагдин переборов робость, ибо красота будит даже в самом властном лишь преклонение.
Девушка не отвечала, продолжая плакать.
– Я нашел ее, гур, когда следил за Стариком. Он отнес ей еду в грот неподалеку. Я привел ее сюда.
