Воины, суеверно озираясь и поеживаясь, охотно спрятались в глубине пещеры.
– А-а-анн-н! – внезапно рвануло где-то далеко у входа, словно бы большой хор затянул могучими голосами. – А-а-а-аж-ж- жт-т-т! – перешел хор на такой невероятно протяжный крик, что у воинов заложило уши.
Солдаты перепугано пересматривались промеж собой, шепча побелевшими губами молитвы. Некоторые пали на колени и уткнулись лбами в каменистый пол пещеры, иные тихо завыли.
Рыбака также невольно пробрало холодной дрожью. Он отчетливо ощущал, как пол дрожал под его ногами.
Рылиса, прижав к себе трясущуюся от страха Минику, сама дрожала не меньше. Женщина зажмурилась и сильно побледнела, но не издала ни звука.
Еен-тар сидел спиной к выходу, раскачивался и, шепча молитвы, бросал перед собой каменные шарики.
Грохот у выхода из Зева Камнебога стоял всю ночь и затих лишь под утро. Тогда же и отряд Нагдина продолжил путь.
Первое, что увидели воины, была покрытая кровью шкура какого-то животного, которого бешенный ветер растер по каменной стене седловины.
– То бы и с нами было, кены, – шептались воины, опасливо поглядывая на кроваво-шерстяной сгусток с четырьмя копытами.
– Гур, – подошла к нему Рылиса. – Она говорит, что дальше не знает пути.
– Я знаю, – заговорил Нинан-тар, – и я поведу. – Издалека он видел ту тропу, на которой стоял храм Камнебога.
Отряд продолжил спуск, сторонясь клановых поместий, и к концу дня оказался в предгорьях Ступеней Брура, за которыми начинались поля и патоки деревенских еен-таров.
Шли всю ночь, и под утро остановились в последней большой роще, которая могла сокрыть отряд такой численности. Далее подобных рощ больше не будет, знал Нинан-тар, о чем и сказал Нагдину.
– Они нам и не понадобятся, – усмехнулся Рыбак и указал рукой на небо. Небосклон постепенно пропадал под тяжелыми тучами, надвигавшимися с севера. – Есть ли где укрыть ее? – Скороход кивком головы указал на спящую Минику. Хрупкая девушка словно ребенок вся уместилась в огромных лапищах Рылисы.
– Неподалеку есть таверна.
– Туда и сведи ее. Да Гром-глотку захвати, а после возвращайся.
Еен-тар кивнул, разбудил обеих женщин и повел их за собой.
– Драда-а-ан! – громыхнуло в далекой выси.
Миника вскрикнула и, закрыв голову руками, бросилась, куда глаза глядят, дико вереща. К удивлению Нинан-тара, точно также повела себя и Гром-глотка. Последняя походила на ополоумевшую от ужаса корову.
Несчастный еен-тар замахал руками, закричал и бросился догонять женщин, которые мчались во весь опор совсем в другую сторону. Первой он нагнал Минику. Она уже скакала с проворством горной козы по полю, залитому водой. Он толкнул ее в плечо и повалил в воду. Девушка кричала, борясь с ним, и плакала навзрыд.
Едва Нинан-тар смог справиться с ней, как перед глазами его вспыхнула ослепительная вспышка. Мгновение позже он очнулся от того, что сам погрузился в воду с головой. Вынырнув, мужчина ошалело огляделся по сторонам.
– Ты, чего ее?.. – грозно нависла над ним Рылиса.
– Ничего я… зачем побежали? Не туда… я… я не… я остановить хотел…
– Остановить, – буркнула Рылиса и присела от ужаса. Небеса раскололись умопомрачительной силы грохотом. Молния сверкнула так сильно, что на несколько мгновений окружающий мир пропал перед глазами Нинан-тара, растворившись в ослепительной белизне.
– Нам туда надо, – указал еен-тар на вершину холма, и стал выбираться из грязи.
Небеса разверзлись и на землю полилось так, как не льет и с иного водопада. Вмиг одежда путников оказалась промокшей. Даже смотреть вперед было тяжело, потому что вода заливала глаза. Поставив над глазами ладонь домиком, Нинан-тар вел своих подопечных вперед. Через шаг кто-нибудь из них поскальзывался и падал в дорожную жижу, по которой потекли ручьи.
Они потеряли счет времени и пространству, поэтому, когда перед их взорами, при вспышке очередной молнии возникли стены таверны, все трое были удивлены и обрадованы.
Мощный кулак Рылисы обрушился на дверь таверны подобно тарану, и, наверняка, вышиб бы ее, если бы дверь не открылась. На пороге стоял заспанный хозяин.
– Проходите-проходите, – испуганно отступил он в сторону, и тут же плотно прикрыл дверь. – О, боги… бедное дитя… – Проговорил он нарочито сострадательно и несколько смущенно.
